Велесов вновь демонстрирует свои ямочки. На публику играет? Раньше он улыбчивостью не отличался, даже на фото в сети всегда серьезен. Очень хочется принять это на свой счет, но я не обольщаюсь. Разве что меня записали в королевские шуты.
— Скажем так, я точно знаю, что мне ничего не грозит, — говорит он.
— По-твоему, взрыв был забавным розыгрышем? — хмурюсь я.
— По-моему, кто-то хотел привлечь мое внимание. И привлек.
И смотрит так выразительно, будто всерьез верит, что я самолично эту бомбу прикручивала. А может, и верит. Сменила, называется, тему.
Больше я инициативы не проявляю, а Велесова молчание вполне устраивает. Рот он открывает, только когда мы разделываемся с крайне неполезным завтраком и встаем.
— Расскажи о себе.
Просительных интонаций в его голосе нет и в помине, только приказные. Привык своими холопами распоряжаться. Но я отвечаю не сразу не потому, что оскорбилась, просто рассказывать особо нечего. Родилась, выросла, живу. И если б не подарочек сестры-экстрасенса была бы самой серой среди серой массы.
Что вообще принято рассказывать в таких случаях?
— В двенадцать лет я выбила соседу зуб скакалкой, — наконец выбираю я. — А еще ненавижу песто и абрикосы.
— За что?
— Невкусно.
— Нет, зуб за что выбила?
— Случайно.
— А какие есть неслучайные подвиги?
Мы так и шатаемся по торговым рядам, даже не глядя на манящие витрины: я вещаю о своей юности, Велесов, сунув руки в карманы, слушает и загадочно улыбается, а Глеб верной тенью следует за нами по пятам.
Отчего-то прошлое вспоминается еле-еле, приходится буквально вытягивать самые яркие события из трясины забытья, хотя мне всегда казалось, что я помню все очень отчетливо, с самого раннего детства. Как чуть не утонула в реке, но… где именно это случилось? Как трижды сбегалась из дома, и Лиса искала меня неделями, но где я пропадала эти дни? В итоге я вываливаю на Велесова только безобидные и четкие воспоминания. Про найденный в парке клад в виде трех пуговиц в металлической коробочке, про десять кошек, которых я притащила домой за два часа, а потом мы с Лисой два месяца их пристраивали в добрые руки; про то, как я плюнула на макушку небезызвестному политику, усадившему меня на плечо, чтобы сфотографироваться с милой девочкой в синем платьице.
Удивительно, но мне приятно об этом рассказывать. Приятно, что меня слушают, что кому-то интересна моя жизнь. Знаю, виной всему одиночество, но прежде оно меня не шибко-то тяготило, и только теперь я понимаю, как полезно порой просто… поговорить. А потом у Велесова звонит телефон, и он отходит, оставив меня с Глебом.
У меня ведь тоже где-то есть телефон. Кажется, дома оставила. Интересно, Глеб его прихватил, когда там хозяйничал? Впечатлила ли Велесова моя бурная интимная переписка с оператором связи? Потому что только он мне и шлет страстные послания в последние годы. Я как раз хочу спросить охранника про телефон, когда слышу за спиной громкое и удивленное:
— Варя?!
Оборачиваюсь, морально настраиваясь на неприятности. Наверняка ведь кто-то с работы. И уже сегодня весь театр будет обсуждать мои «семейные обстоятельства»: их рост, вес и предполагаемую толщину бумажника. Но пробежавшись по прохожим взглядом, я не нахожу ни одного знакомого лица. Голос был мужской, но ни один из мужчин даже не смотрит в мою сторону. Разве что вон тот здоровяк слишком поспешно отворачивается, но мало ли, куда он до этого пялился. И я действительно его впервые вижу, такого крайне трудно забыть. Вот уж кого Велесом надо было обзывать. Огромный, подавляющий. Медведь.
«Сибирский медведь», — всплывает в голове, и я встряхиваюсь. Опять эта чушь…
— Знакомый? — раздается над ухом.
Я вздрагиваю и отшатываюсь. За прошедшие две минуты Велесов словно… окаменел. На лице непроницаемая маска, надежно прикрывшая ямочки, и в голосе сплошной лед.
— Нет. Послышалось, что окликнул кто-то, — зачем-то оправдываюсь я.
Меня пугает эта холодность. И расстраивает.
Он кивает:
— Идем. Пора возвращаться.
И мы идем, вот только в лего-дом возвращаюсь я одна. Ну, с Глебом, разумеется. А Велесова он высаживает возле одной из этих пафосных стеклянных башен, к которым я за все время их существования приблизилась лишь однажды. Почему-то казалось, что это чуть ли не закрытый объект, куда меня, в джинсах и толстовке, на пушечный выстрел не подпустят. Как выяснилось, не все так страшно. Подпустили. По крайней мере на смотровую я попала. А на крыше велесовского дома все равно лучше.