Краска прилила к Машиному лицу.
— У меня не было возможности выбирать, куда устраиваться. И Дима здесь ни при чем, поверьте.
Надя издала смешок. Длинный черный ноготок начал отбивать ритм по металлической окантовке зоны раздачи. Почему-то девушка не спешила складывать покупки в пакеты, и теперь они громоздились кучей в конце кассы.
— Ага, уже поверила. Я ж такая идиотка, что верю всему, что скажут. Милая, послушай: если я узнаю, что ты пытаешься с ним заговорить, я побрею тебя налысо. Поняла меня?
«Если ты решишь побрить меня налысо, я сломаю тебе обе руки, — подумала про себя Маша, которая отлично усвоила школу детдома и была куда сильнее, чем казалась с виду».
— Что замолкла? — Надя усмехнулась. — Надеюсь, молчание — знак согласия. Кстати, хочешь посмотреть помолвочное колечко? Это мне Дима подарил. Розовое золото, бриллианты. Красивое, да? — Она вытянула кисть вперед и плавно покрутила рукой перед Машей. — Такое стоит целое состояние, но ему для меня ничего не жалко.
Наконец Маша закончила пробивать покупки и озвучила итоговую сумму:
— Пять тысяч, триста семьдесят рублей. Карта магазина?
Надя презрительно фыркнула:
— Откуда у меня может быть карта такого магазина? Шутишь что ли? Пять тысяч, так пять тысяч. Оплачу кредиткой.
— Ваши продукты, — сказала Маша, — давайте помогу сложить.
— А я уж думала не предложишь. — Усмешка. — Ну давай, помоги.
Стиснув зубы, Маша принялась раскладывать гору товаров по пакетам.
— Скажи честно, хотела бы получить приглашение на нашу свадьбу? Она назначена на конец лета.
— Нет, — спокойно ответила Маша.
— Да ладно, себя-то не обманывай. Небось ночуешь в моем Инстаграме, сходя с ума от ревности. Там и свадьбу посмотришь. Конечно, никто тебя приглашать не станет. Торжество состоится на Санторини, а у тебя даже загранника нет. Кто ж тебя туда пустит, правильно? — Снова усмешка.
Маша молчала. Разложив продукты, она еще раз озвучила сумму. Надя неожиданно хлопнула себя по загорелой ляжке, словно о чем-то вспомнила.
— Слушай, а как я это все потащу до дома? Идти недалеко, но Дима запретил мне поднимать любые тяжести. Даже бутылку с водой не дает поднять, представляешь? Так заботится обо мне и нашем малыше, что я уже забыла, когда в последний раз поднимала что-то тяжелее помады. Так что отменяй все — закажу доставку.
Снова ухмыльнувшись, Надя вильнула задом и ушла. Она понятия не имела, что отмену будет делать главный кассир, ведь у Маши нет специального ключа.
Едва сдерживая слезы бессилия, девушка позвала Саломатхон.
— Ничего, — приговаривала та, терпеливо помогая вынимать покупки из пакетов и класть их в тележку, — сейчас все быстренько разложим по местам, это дело недолгое. А вот ревность, она никуда не денется и в конце концов сожрет.
— Я не ревную, — ответила Маша. — Мне просто очень больно, но это не ревность.
— А я не тебя имела в виду. А эту, с татуировкой.
— Зачем ей ревновать, если Дима бросил меня ради нее? Она, видно, просто пришла поиздеваться.
— Молодая ты еще. А я такие вещи сразу чувствую. Она пришла, потому что боится. А боится, потому что ревнует. А ревнует, потому что красивая ты очень. Ей на красоту нужно тратить, тратить и тратить, а тебе природа все подарила за так, забесплатно. Вот этой девочке и неспокойно. Зайдет этот подонок Дима в магазин, увидит тебя снова — сердечко-то и дрогнет.
В тот момент Маша прикрыла веки и обратилась к своей удаче: «Пожалуйста, пусть он никогда сюда не зайдет. Я переживу выходки его Нади, но его самого видеть не хочу. Никогда больше».
Глава 11
Слова Саломатхон вселили в Машу надежду, что все не так уж плохо, как казалось изначально. Всю неделю девушка просто радовалась тому, что она жива-здорова, на работе дела идут хорошо, а на улице теперь всегда тепло и солнечно.
Маша не до конца это осознавала, но и время вносило свои коррективы. Оно постепенно излечивало раненую душу, делало неприятные воспоминания гораздо менее яркими и заставляло ценить приятные моменты, которые происходили здесь и сейчас. Иногда появлялся страх, что любые улучшения — это просто иллюзия, оазис в центре пустыни, а шрамы так глубоки, что никогда до конца не отпустят. Но как бы то ни было, жизнь продолжалась.
«Хорошо, что все это случилось весной, — как-то раз думала Маша, намывая полы в коммунальной двухэтажке. — Не успела я очухаться, как пришло лето, и теперь солнце просто не позволяет мне скатиться в апатию и депрессию. Летом просто невозможно видеть все вещи в мрачном цвете. Будь сейчас зима или поздняя осень, я бы, наверное, ревела не переставая. Смогла бы я работать на двух работах и делать хоть какие-то успехи? Сомневаюсь. — Она оглядела результаты своей уборки. — Так, фух, на сегодня я вроде закончила. Теперь здесь снова чистота!».
Подъезд приятно пах свежестью и хлоркой, было любо-дорого посмотреть. Девушка уже хотела было отнести ведро и прочие принадлежности в полуподвальное помещение, которое служило подсобкой, как вдруг на втором этаже оглушительно хлопнула дверь. Маша уже научилась отличать этот звук от других похожих. Только Наталья, женщина с вечной сигаретой во рту, могла так сильно хлопнуть дверью.
— Машка! — спускаясь, прокричала Наталья. — Я вот тебя жду который день! Где шлялась?
— Здравствуйте. Вы же знаете, я работаю в этом подъезде по четвергам только…
Женщина поравнялась с Машей и, обдав ее ярким запахом перегара, чиркнула зажигалкой.
— Да я че, помню, какой день что ли? По четвергам! Вот сказанула-то. Мне что четверг, что восьмое марта.
Наталья была уже пьяна. Или все-еще-пьяна, к примеру, с прошлого вечера. Вообще впечатление алкоголички она не создавала, но выпить любила точно.
— Ну, в общем, я здесь только один раз в неделю, — на всякий случай пояснила Маша.
Пепел с сигареты упал на пол, но Наталья, похоже, ничего не заметила. Она затянулась в очередной раз и проговорила:
— В какой-то из дней тут работала другая поломойка, и сука такая ленивая, е-мое! Петрович до дома немного не донес, сама понимаешь, а она отказалась убирать, дескать, не царское это дело. Видала эту царицу помоечную, а? А Петрович, он же старый, ну бывает всякое со стариками! А эта стервь раскричалась как кошка мартовская. У вас тут, дескать, говно, я к нему не притронусь, убирайте сами! А меня хрен перекричишь, ха-ха! — Женщина немного хрюкнула и со смехом продолжила: — Короче, уволилась она, походу.
Наталья говорила так громко, прямо собеседнице в ухо, что Маше хотелось зажмуриться и отойти на пару шагов назад, но, увы, позади находилась стена. Пути к отступлению были отрезаны.
— Надеюсь, найдут кого-нибудь ей на замену, — в качестве поддержки сказала Маша.
— Да они тут все ленивые суки, кого ни возьми! И, главное, все такие крали! Голубых кровей! Говно убирать не буду, ссаки вытирать не стану. Как будто у нас тут Букингемский дворец, а не Чертаново, мать его налево! Ты у нас одна такая работница, Машка. Не боишься грязи. Ты нас же не покинешь, а?
— Да куда ж я уйду? — с улыбкой на лице и грустью в голосе ответила девушка.
Конечно, ей хотелось бросить мыть полы, но пока что эта перспектива была довольно туманна.
Тут дверь на первом этаже скрипнула, и оттуда высунулась голова в бигудях, принадлежащая одной из жиличек. На губах у женщины была ярко-морковная помада.
— Какого хрена ты орешь с утра пораньше? — еще громче Натальи рявкнула женщина и вцепилась рукой в дверной косяк, словно собиралась вырвать его из стены и использовать как оружие. Покрытие на ее ногтях так сильно облупилось, что выглядело даже угрожающе.
— Пошла на хрен, собака! — развернувшись к ней, проревела Наталья. Она бросила сигарету в Машино ведро, после чего тут же вынула из недр лифчика пачку, чтобы вновь закурить. — Ты смари, уши стоит греет у двери, падлюка!
— Тебя забыла спросить, что мне делать, свинота! Всех уборщиц нам распугаешь, говном тут зарастем!
— Да я тогда тобой буду подъезд вытирать, кобыла! — Наталья сделала шаг в направлении соперницы.