Следующим утром, перед работой, Саломатхон постаралась успокоить Машу. Она заверила, что увольнять такую ценную сотрудницу никто не станет.
— Такие, как ты, на вес золота. Ты у нас единственная, кто не жалуется на неоплачиваемые переработки. Есть еще я и Маджид, но мы не в счет. Мы из Узбекистана, а наш народ не привык жаловаться, мы не от хорошей жизни сюда работать едем. А вот местные молодые девчонки твоего возраста — все как одна плачутся, как им тяжело работать. Их можно понять, но ты сильно от них отличаешься. Наша Лариса не допустит твоего увольнения.
— Надеюсь, что вы правы, — девушка улыбнулась, но на душе у нее по-прежнему было неспокойно.
Однако прошло три дня, и за это время действительно ничего не произошло. Любовь Геннадьевна больше не приходила в магазин и никак себя не проявляла. Тревога стала уходить. Маша уже уверенно сидела на кассе и легко находила общий язык с даже самыми непростыми покупателями. Управляющая магазином Лариса Евгеньевна не могла нарадоваться и все хвалила Саломатхон, что та привела такую хорошую сотрудницу.
Гром, как всегда, грянул среди самого что ни на есть ясного неба.
Началась новая неделя, и концу очередного удачного рабочего дня управляющая вызвала Машу к себе в кабинет.
— Повышение! — подмигнув, сказала Саломатхон, после чего села подменить девушку на кассе.
Маша постучалась в маленькое помещение, где сидела управляющая, вошла и тут же поняла, что позвали ее точно не из-за повышения. Лариса Евгеньевна глядела на нее с очень озадаченным видом.
— Присаживайся, Маш, — женщина указала карандашом на стул. Затем она вздохнула, сложила ладони замком и проговорила: — Сегодня на тебя пожаловалось четыре человека. За плохое обслуживание.
Девушка опешила, ни сегодня, ни в другие дни у нее не было конфликтов с покупателями.
— Не может такого быть…
— Знаю, что не может. И тем не менее мне сегодня звонили из офиса по этому поводу. Последние дни на тебя регулярно поступают звонки с жалобами. Может, все-таки попадался кто конфликтный? Постарайся вспомнить.
— Я всех помню. Даже тот пожилой дядечка, который раньше постоянно оставлял жалобы в книге, и тот теперь уходит довольным. Вы же сами видели. Он написал в книгу пару раз, но там были очень приятные слова. Я не понимаю, кто еще мог на меня пожаловаться.
Маша все прекрасно понимала, но говорить об этом начальнице не стала.
Управляющая медленно кивнула и постучала обратной стороной карандаша по столу:
— Хорошо. Но желательно, чтобы жалобы прекратились. Я каждую из них обязана фиксировать и в конце дня докладывать, какие меры были предприняты. А у меня и без того дел выше крыши.
Маша покинула кабинет на ватных ногах. Димина мать все же решила претворить свои угрозы в жизнь и не остановится, пока не добьется желаемого.
Глава 14
Зайдя в подъезд, Маша ужаснулась. Она даже не смогла сдержать удивленный «ох», когда увидела, что творится при входе и на лестнице. Повсюду пятна крови, ошметки то ли шерсти, то ли человеческих волос, битое стекло, какие-то деревяшки, запах горелого и нечистот. Уборки было невпроворот, поэтому девушка решила не тратить драгоценные минуты на стадию принятия и начала уборку, все еще пребывая в состоянии отрицания. Стартовать она решила со второго этажа, иначе был риск, что вся грязь со второго пойдет обратно вниз, а это уже Сизифов труд.
Воду приходилось менять раз восемнадцать, не меньше. Маша уже сбилась со счета, сколько раз бегала в полуподвальное помещение, где хранился весь технический инвентарь и был кран для смены воды. Когда она таки добралась до второго этажа, дверь одной из квартир приоткрылась, и наружу высунулась слегка опухшая физиономия Натальи. На ней был застиранный халат некогда белого, а сейчас серого цвета.
— Что у вас тут такое случилось? — спросила Маша. — Как будто Мамай прошел, не меньше.
— Скажи спасибо, что хоть не насрано, — буркнула женщина, прикуривая неизменную сигарету во рту. — Ладно, обожди. Щас выйду помогу.
Через некоторое время Наталья вышла на лестничную клетку в широких шортах из парусины и кофте-матроске. В руках она держала черное пластиковое ведро и некое подобие швабры, на которую была намотана ткань грязно-коричневого цвета.
— Война у нас с соседями, — пояснила она. — С этими вон, которые снизу. Таких тварей еще поди найди. Нигде не встретишь даже похожих паскуд, а я многое повидала, поверь. Мой муж, царствие ему небесное, — женщина наскоро перекрестилась, — знаешь, как говорил про таких? А, ладно, я уже не помню, как он там говорил. Умел на словах вывернуть так, что потом хрен повторишь. Колей звали. Любила гада, спасу нет, а он возьми да и помри. А жаль. Щас бы живо на этих тварей снизу управу нашел. Сжег бы их всех к чертям, и дело с концом.
Наталья больше курила, чем помогала, а пепел стряхивала в свое ведро.
— А почему вы воюете? Что-то случилось?
— Да много чего случилось. Если начну рассказывать, ты до вечера здесь проторчишь, поэтому скажу вкратце: твари, паскуды, свиньи, алкаши подзаборные и проститутки. Вот весь контингент, который живет там у них. А мы люди приличные и с такими якшаться не привыкли. У нас в квартире интеллигенты, люди культуры и искусства. — Наталья выкинула бычок в ведро и тут же сунула в рот следующую сигарету. — Наши, когда тут с ними бились, почти не сорили, не мусорили. Я всем сразу сказала, мол, не сорим, а то Машка потом заманается мыть. Наши сразу все поняли — от них ни пылинки. Но разве ж эти, с первого этажа, слушают, что им говорят? Куда там. Где живем, там и срем, как говорится. Весь подъезд угандошили.
Та же дверь, откуда недавно вышла Наталья, внезапно распахнулась настежь, и на лестничную клетку выплыл тот самый старец с длинной седой бородой. Про себя Маша уже окрестила его Гендальфом. Он снова был полностью голым.
— Пантелеймон, ну ты девку-то зачем пугаешь? — расхохоталась Наталья. — Она ж не привыкшая к твоим солнечным практикам.
Гендальф спустился на пол-этажа, встал перед окном, возвел руки к потолку и принялся что-то мычать себе под нос.
— Ярило, о мудрейший из мудрейших, ниспошли мне силу светила небесного…
— Машка, да не шугайся ты его, это же Пантелеймон. Он мирный. Между-прочим профессор в прошлом, доктор наук, уважаемый человек.
Слушая истории Натальи, Маша сама не заметила, как пролетело время. Уходя, она оставила пускай не идеально чистый, но все же вполне приличный подъезд. Оставалось надеяться, что в ближайшие дни между соседями не разгорится новый конфликт, и удастся спокойно привести лестницы и площадки в полностью надлежащий вид.
Звонки на горячую линию не прекращались. Как только Маша пошла в подсобное помещение, об этом сразу же сообщила Лариса Евгеньевна.
— Звонят с разных номеров и постоянно жалуются именно на тебя. Все эти жалобы фиксируются в базе и потом доходят до начальства.
— Лариса Евгеньевна, но мне-то что делать? Я уже поняла, кто совершает эти звонки, но никак не могу на это повлиять. — Маша вздохнула и решила все же признаться: — Бывшая свекровь хочет, чтобы я уволилась и ушла в другой магазин, подальше от нашего района. Мне теперь что, пойти у нее на поводу?
— А, свекровь, — задумчиво кивнула управляющая. — Знакомо. Такая же, наверное, как моя. Если вдруг сцепится с коброй, то не оставит от нее живого места. Сожрет вместе со шкурой. На поводу у свекрови идти не надо. Еще чего. У нас тоже не идиоты работают, и все уже давно поняли, что жалобы не имеют ничего общего с реальностью. Просто мне супер уже на мозги капает, потому что ему эти жалобы — лишний геморрой.
— Супер?
— Маш, ну супервайзер.
— А, точно.
— Ладно, ты иди работай, сейчас поток попрет. А я придумаю, что можно сделать. Из-за какой-то тетки в разгаре климакса я ценного сотрудника терять точно не буду.
Весь день Маше было неспокойно. Жалобы, пускай и необоснованные, это очень плохо. Решение о смене кадров в магазине всегда остается за супервайзером. А если он уже успел устать от сотрудницы Марии Ермоловой, даже ни разу не видя ее, то вряд ли останется в восторге от ее кандидатуры на роль заместителя магазина. Он точно откажет. Не исключено также, что так устанет от жалоб, что даже уволит с позиции кассира. И что тогда делать? Идти в другой магазин и начинать все с нуля? Не факт, что там предложат такое же скорое повышение, а ждать у Маши времени не было. Она и так уже прочно угнездилась на шее сердобольной узбекской семьи.