Ей было больно находиться в этой квартире, где каждый миллиметр напоминал о нем и о том, как им было хорошо. Дима любил ее, очень любил. Правда, хватило его всего месяцев на восемь. Маша точно не помнила, когда впервые почувствовала, что между ними прошел холодок. Она всячески гнала от себя дурные мысли, но, как оказалось, женское чутье ее не подвело.
Теперь девушка понятия не имела, как жить без него. Как радоваться солнцу, улыбаться, строить планы... Без него уже ничего не хотелось.
Он был первым во всех смыслах. Даже поцеловалась она впервые именно с ним. Дима заботился о ней, поддерживал, когда ей пришлось взять академ и в универе. Говорил, что потом поможет ей восстановиться, а пока ей не стоит ни о чем переживать. И все было хорошо, правда хорошо. Ему нравилась ее хозяйственность, нравилось, что она милая домашняя девочка, а она с удовольствием вила семейное гнездышко, совершенствовалась в кулинарном мастерстве и каждый вечер с трепетом в груди ждала его с работы.
Видимо, со временем ему это наскучило, не хватало огня, страсти, электрических разрядов. Теперь все это он получал от ухоженной длинноногой Нади.
У нее были пухлые губы, слишком неестественные, чтобы верить в их натуральность, а еще большая грудь, нарощенные ресницы и волосы, татуировка «Bad Bitch» на руке сбоку. Надя была прямой противоположностью Маше. Дима в шутку называл ее Меридой, именем рыжеволосой девочки из диснеевского мульфильма. У Маши были точно такие же непослушные вьющиеся и очень густые волосы. Да и цвет почти не отличался. Немного веснушек на носу, низкий рост, обычное лицо. Слишком простое, если сравнивать его с Надиным.
Дима не звонил. Лишь один раз написал, спросил, все ли нормально. «Все хорошо», — соврала Маша в ответ. Она понимала, что давить на жалость бесполезно. Он спит с другой, проводит с ней время и не спешит возвращаться домой. Все слишком очевидно, чтобы продолжать надеяться.
Маша не надеялась. Она всеми силами старалась принять новую реальность, но получалось слабо. Ее хватало лишь на кота: покормить его, поменять водичку в миске, убрать лоток. После этого она снова падала на кровать и плакала, плакала, плакала.
А на третий день в дверном замке вдруг начал проворачиваться ключ. Дело было вечером, как раз в то время, когда Дима должен был вернуться с работы. Маша вскочила с кровати — это он! Либо приехал, чтобы взять кое-какие вещи, либо пожалел, что решил расстаться. Надежда вспыхнула в Машиной груди, словно сигнал маяка в шторм. Она наскоро причесала волосы, утерла слезы, переоделась в домашний халатик.
— Пожалуйста, пожалуйста, — шептала она, кружась по комнате юлой и убирая зареванные влажные салфетки в ящик комода, поправляя кровать, — скажи мне, что ты жалеешь. Не надо даже извиняться, я готова простить тебя и так. Просто будь рядом, а больше мне ничего не надо.
— Маша? Ты там? — раздался требовательный голос из прихожей.
В эту секунду девушку постигло такое разочарование, что стало физически больно. Голос принадлежал не Диме, а его матери. Через пару мгновений та возникла на пороге комнаты. Брови-ниточки, юбка-карандаш, ярко-алые губы, скептически сжатые до размеров детского бантика, строгий, но элегантный пучок на голове. Хмурясь, она оглядела Машу и кивнула в сторону кухни:
— Пойдем поговорим.
— Да, Любовь Геннадьевна, уже иду.
Димина мама никогда не признавала Машу, не считала ее ровней и не относилась к ней как к девушке своего сына. Однажды Маша услышала обрывок разговора, в котором Любовь Геннадьевна выговаривала Диме примерно следующее: «Помяни мое слово, я людей насквозь вижу. Эта твоя Маша полруки тебе оттяпает вместе с куском, которым ты ее угощаешь. Детдомовские — они все такие. По головам пойдут лишь бы добиться своего. А если они еще и из провинции, то вообще грудой костей проложат себе лестницу наверх и не поморщатся. Тебе что, девок мало? Нужно было тащить в дом эту беспризорницу? Ты даже не знаешь, кем были ее родители. Наверняка, какие-нибудь пропащие необразованные маргиналы из села на краю страны. Не удивлюсь, если эта девица вообще рождена от порочной родственной связи. Фу, мерзость. Как представлю, что ты с ней спишь, аж переворачивается все внутри...»
Маша робко вошла в кухню. Шумел электрический чайник, переливаясь неоновыми огнями, были настежь распахнуты дверцы шкафчика, где хранились сладости к чаю. Димина мать ела зефир.
— Здравствуйте, Любовь Геннадьевна. Извините, что так не убрано, я...
— Знаю, — отмахнулась та. — Дима мне рассказал. Ничего, другого себе найдешь, парней в Москве полно. Садись, нужно все обсудить.
Маша села, положив дрожащие руки на колени. Следом на кухне появился кот. Любовь Геннадьевна скривилась:
— Ты в курсе, что кошки переносят опасные заболевания?
— Маркиз здоров и привит. Когда я его нашла, сразу повезла в клинику на осмотр.
— Так тебе там и сказали, что кот заразен. Это же не человек, а всего лишь животное. Думаешь, кто-то всерьез будет их диагностировать? Бешенства да лишая нет — и ладно.
— Но...
— Так. — Женщина сделала себе кофе и села напротив. Слева, на верхней губе у нее прилип кусочек зефира. — Не буду ходить вокруг да около. Съезжать тебе пора. Работу уже нашла?
— Я... Но ведь прошло только два дня... — растерялась Маша.
— Только два дня? — подняла бровь собеседница. — Девочка, ты живешь в Москве. За два дня можно найти четыре работы, крышу над головой и нового жениха. Было бы желание. А у тебя, как я посмотрю, его нет. Ну оно и понятно: неплохо устроилась за счет Димки, так ведь?
— Любовь Геннадьевна, мне никогда ничего не было нужно. Я просто люблю его, вот и все.
— Сказки эти будешь товаркам своим рассказывать.
Маркиз прыгнул на соседний стул рядом с Машей. Димину мать всю перекосило. Она схватила вафельное полотенце и погнала кота в коридор, после чего закрыла за ним дверь, а полотенце швырнула в раковину и залила его средством для мытья посуды.
Такого Маша стерпеть не могла. Она приподнялась с места и процедила:
— Не смейте. Трогать. Моего кота. Про меня можете говорить что угодно — переживу, но его в обиду не дам.
Любовь Геннадьевна усмехнулась:
— Вот она, натура-то, и полезла. Истинная суть. Дался мне твой кот, бестолочь. А теперь села и послушала, что скажу. Значит, так. Даю тебе время до завтрашнего вечера. Завтра в шесть вечера сюда придет бригада ремонтников, а ты уйдешь на другое место жительства. И попробуй только забрать, что тебе не принадлежит, — мигом засажу. Все усвоила?
— Но Дима сказал, я могу пожить здесь какое-то время...
— А про то, что у него через месяц свадьба и невеста на третьем месяце, он тебе, случайно, не сказал??
— Что... какая невеста? Как? Он не мог!
— Чего он не мог? Симпатичной девахе из хорошей семьи ребенка заделать? Ты что думала, одна на всем белом свете с щелью промеж ног? Это Москва, девочка. Здесь такие, как ты, никому не конкурентки.
— Любовь Геннадьевна, пожалуйста, дайте мне еще пару дней, — взмолилась Маша, куда больше переживая за кота, чем за себя. Она-то сама могла жить хоть в бараке, но Маркиз... Ему был нужен дом. — Я найду работу, жилье и сразу съеду. До завтрашнего вечера найти и то, и то не получится. У меня пятьдесят рублей в кармане... Вы не подумайте, я не прошу денег. Просто дайте мне два дня. Мне нужно хотя бы немного времени...
— А нам ремонт нужно делать, детскую обустраивать. У меня будет внук и плевать я хотела на нужды посторонних мне людей. — Женщина поднялась с места и зашагала к двери. — Я все сказала. Завтра в 18:00 передашь мне ключи.
После ухода ее ухода Маша схватила кота и, рыдая, рухнула на кровать.
— Прости меня, прости, мой хороший. Что не искала работу, а только ревела с утра до ночи. Что же мне теперь делать... Я ведь не смогу снять даже комнату, у меня ни гроша...