Работы в зале предстояло очень много: расставлять актуальные ценники, которые менялись каждый день, следить за просроком, разбирать паллеты с товаром, расставлять все по полкам, сортировать овощи и фрукты, бегать по поручениям управляющей и кассиров в поисках нужного товара, помогать покупателям и еще много чего. Кроме того, работы хватало и на складе.
Маше выдали жилет в фирменных цветах компании и бейджик с именем. В работе ей помогал сын Саломатхон Маджид. Подсказывал, что и как делать, поднимал тяжести и, в целом, подстраховывал как мог. Сама Саломатхон работала на кассе и была самой главной среди всех кассиров. Остальные постоянно звали ее на помощь — только она могла открыть любую кассу, сделать возврат и перезагрузить систему. Со временем, сказала она, Маше тоже можно будет на кассу. Нужно лишь немного подождать, пока в зал наберут штат, а кто-нибудь из кассиров уволится. Такое, по ее словам, случалось часто, так что долго ждать точно не придется.
К вечеру первого дня Маша валилась с ног от усталости, но была очень довольна собой. Она нигде не накосячила, а управляющая даже похвалила ее за старательность. Кроме того, работа почти не оставляла времени на грусть и размышления о прошлом. Девушке было так проще: не думать о нем, не вспоминать приятные моменты и ни на что не надеяться. Сейчас нужно заработать денег, встать на ноги и вернуться к прежней жизни, когда ты — один в поле воин и рассчитываешь только на себя. Это будет непросто, она знала, но сдаваться не привыкла с самого детства, а, значит, не спасует и сейчас.
Глава 7
День летел за днем, не давая опомниться, но тоска и обида время от времени брали свое. Когда ночью все укладывались спать, Маша бывало тихонько плакала, отвернувшись к стене. В какие-то дни ей было так тяжело и невыносимо, что до одури хотелось позвонить Диме, чей номер она до сих пор помнила наизусть. Но звонить ему было нельзя — эта очевидная мысль витала в воздухе даже в самые тяжелые моменты. Поэтому девушка сдерживалась, проглатывала слезы и занимала себя работой настолько, насколько это вообще было возможно.
В зале магазина она трудилась как пчелка, сновала туда-сюда, неустанно что-то переделывая и перекладывая. Даже покупатели заметили, что магазин стал куда более организованным и опрятным. Маша не уставала носиться от стеллажа к стеллажу, проверять просрок, расставлять упавшие товары по местам, сортировать загнивающие овощи и фрукты, мыть полки, разбирать огромные паллеты и таскать ящики с коробками.
Если покупатели задавали вопрос, она сразу бросала все дела и бежала на помощь, чтобы человек обязательно остался довольным. Благодаря этой отзывчивости ее так полюбили постоянные покупатели, что нередко подходили просто поздороваться. А некоторые, особо сердобольные посетители, замечая худобу и общий измотанный вид девушки, даже дарили ей шоколадки, фрукты и прочие лакомства. Одна пожилая женщина однажды принесла Маше целый тазик румяных пирожков и вручила его со словами: «Кушай, девочка. Ты такая красивая, хорошая, но уж больно доходная. Так и упадешь тут, не евши». Маша не привыкла к такому и потому всячески пыталась отнекиваться от попыток себя накормить, но люди были непреклонны. Кто-то просто уходил, оставляя ее наедине с очередной шоколадкой, кто-то настаивал, а женщина с пирожками вообще чуть не прослезилась, едва заслышав слова отказа. Девушке ничего не оставалось, как взять тазик и тоже чуть не расплакаться от переполнявшей ее благодарности.
Что касается самой работы, то, в целом, Маше все нравилось. Она никогда не страшилась тяжелой работы, делала все, что в ее силах. Главное, чтобы работа была честная и не унижала достоинство — это было основным критерием. Платили очень мало, и в Москве молодая девушка вполне могла подыскать для себя что-то куда более прибыльное, но большинство предложений не входило в Машин моральный лист. А в другие места с приличной зарплатой ее бы не взяли из-за отсутствия образования и квалификации. Поэтому работу в сетевом магазине она считала великой удачей и остерегалась даже мысленно сетовать на судьбу.
Как бы благодарна она ни была за предоставленный ей кров, Маша понимала, что ей нужно откладывать каждую копейку, чтобы однажды суметь арендовать комнату в коммуналке. Узбекская семья прекрасно к ней относилась, но это не повод воспринимать их доброту как должное. Чем меньше у этих людей голодных ртов, тем сытнее можно накормить остальных. А Машин голодный рот вообще был посторонним, и девушка испытывала постоянные угрызения совести. По этой причине она старалась есть как можно меньше, что, вероятно, и привело к ее болезненному внешнему виду. Она откладывала добрую половину зарплаты, оставляя деньги лишь на нужды кота и нехитрую еду для себя самой, хотя узбекская семья кормила ее и отказывалась брать деньги.
Однако средств все равно было слишком мало, поэтому девушка попросила Саломатхон помочь ей найти работу уборщицей. Уже на следующий день женщина принесла хорошие новости: через сменщиц, с которыми она вместе мыла подъезды в своем доме, ей удалось узнать о свежей вакансии. Теперь каждые два дня, до начала смены в магазине, Маша ходила мыть полы в соседние двухэтажные здания. Это были постройки дореволюционной эпохи барачного типа; большинство квартир в этих зданиях были коммунальными. Работа оказалась тяжелой, а деньги обещали совсем небольшие, но девушка радовалась такой подработке, ведь теперь у нее получится откладывать немного больше.
В этих двухэтажках царила своя особая атмосфера. Большое количество коммуналок и особый контингент, который там проживал, налагало свой отпечаток на состояние подъездов — к моменту Машиного прихода те пребывали в крайне плачевном состоянии. Когда девушка в первый раз увидела, с чем ей придется иметь дело, она чуть расплакалась в прямом смысле этого слова. Подъезды были ужасные, темные, мрачные, грязные и очень плохо пахли. Каждый раз, когда Маша приходила мыть полы, она выгребала кучу бутылок, мусора и силилась избавить помещение от отходов человеческой жизнедеятельности.
Было неясно, кто гадит прямо в подъезде — сами жильцы или же пришлые гости, — но факт оставался фактом: кто-то справлял нужду или оставлял содержимое желудка прямо на лестничной клетке. Заткнув нос и морщась от вони, Маша старалась исправить ситуацию и намывала подъезды дочиста. Ее сменщица, напротив, лишь пробегалась по этажам, создавая видимость уборки. Но винить ее Маша не могла — прекрасно понимала причины такого отношения.
Недели через две жильцы двухэтажек заметили, в чью смену их подъезд сверкает чистотой, и даже стали время от времени хвалить новую уборщицу, проходя мимо. Однажды, намывая полы, Маша не заметила, как к ней подошла женщина со второго этажа. Она курила и ее силуэт окутывал густой клуб дыма.
— Ты что ли техничка новая? — спросила она, облокотясь на перила.
На часах едва пробило семь утра, а женщина уже была слегка подшофе.
— Я, — не разгибаясь, ответила Маша.
— А как звать-то? — женщина выпустила еще один клуб дыма в потолок.
— Маша.
— Слушай меня, Маша, мы тут люди простые, коммунальные, понимаешь?
— Угу, — кивнула девушка, хотя не понимала, к чему клонит собеседница.
— Так вот я тебе прямо и скажу: козырная ты техничка.
Покашливая, женщина начала спускаться на первый этаж. Уже на выходе из подъезда она крикнула Маше, просунув голову в пролет:
— Мы тут будем стараться вести себя прилично, не сорить, не сцать, как говорится. Раньше не особо-то и хотелось соблюдать приличия. Другая техничка — ленивая сука!
Растерянно пробормотав «спасибо», девушка пожала плечами и принялась дальше намывать полы.
Убирая подъезды, она часто думала о коте: как он там, не скучает ли, не обижает ли его кто. Однако все то время, что Маша жила с семьей Саломатхон, Маркиз чувствовал себя вполне вольготно. Он важно расхаживал по квартире, не боясь такого количества жильцов, охотно играл с детьми, давал себя погладить, а еще охотнее принимал угощения. Если ему хотелось остаться одному, он уходил на балкон или забирался на верхотуру шкафа. Кота до того хорошо кормили, что Маша со временем заметила, что ее пушистый компаньон изрядно заматерел и округлился в боках.