-И что, ты готова послушать ее совета? – Спросила Лара. – Я-то подумала, что ты звонишь снова наговорить мне гадостей.
-Нет, - торопливо сказала Ольга. – Не хочу говорить гадости. Я…
Она снова зажмурилась и вдруг выпалила:
-Я хочу пригласить тебя на свидание.
Теперь замолчала Лара. Ольга понимала, что она удивлена, поражена и, возможно, растеряна. Это хотя бы немного уравнивало их в этом странном и пугающем разговоре.
Лара молчала, а Ольга снова вспоминала Париж. Холодный воздух, проникающий под одежду, морозящий кожу, но почему-то разогревающий все внутри. Челка волос, упавшая на лоб, понимающая теплая улыбка, и запах, и ее джинсы, и задние карманы, в которые так хотелось засунуть ладони.
А ведь я действительно уже тогда была в нее влюблена, - поняла вдруг Ольга. Ведь уже тогда я хотела не столько затащить ее в кровать, сколько затащить ее в свою жизнь – хоть краешком, хоть кусочком.
-Ты дома? – Услышала она и кивнула, забыв, что Лара не может ее видеть. – Детеныш? Ты дома?
И Ольга поняла, что все вернулось. Нет, не вернулось – никуда не уходило, жило все это время где-то поблизости, спрятавшись в осенней таганрогской листве, в свежем дыхании моря, в белых парусах яхт.
-Да, - выдохнула она. – Я дома.
Она практически видела, как Лара, прижавшая телефон к уху плечом, хватает со стула небрежно болтающиеся джинсы, как натягивает их на ноги, прыгает, застегивая молнию. Вот скрипнула дверь – это она вышла из комнаты. Шебуршание о дерево – спускается вниз по ступенькам. Еще один хлопок – вышла на улицу.
-Я поеду к тебе навстречу, - сказала Ольга, открывая глаза. – Хорошо?
Лара засмеялась.
-Нет. Я заеду за тобой. Скажи только адрес.
Час, который понадобился Ларе чтобы доехать, показался Ольге вечностью. Собралась она за десять минут, еще пять ушло на выслушивание Светиных комментариев, остальные сорок пять пришлось стоять у подъезда, курить одну сигарету за другой и ежеминутно смотреть на часы.
Наконец во двор въехала огромная Ларина машина, мигнула фарами и остановилась. Ольга подбежала, дернула дверь, забралась внутрь. Ее сердце бешено колотилось, ноги были будто ватные. В машине пахло сигаретами и Ларой – молчащей, вцепившейся обеими руками в руль, Ларой. Ольге достаточно было одно мгновение посмотреть на нее, чтобы понять: все правда. Ничего не ушло. Этот разрыв длиной в несколько мучительных месяцев – он ничего не изменил, абсолютно ничего.
-Ла-ра, - сказала Ольга вслух, и удивилась силе наслаждения, с которым эти незамысловатые слоги перекатились по ее языку и расплылись по губам. – Ла-ра.
Легкая улыбка тронула Ларины губы. Она по-прежнему не смотрела на Ольгу, и Ольга, кажется, понимала, почему.
-Куда ты меня повезешь? – Спросила она, едва удерживаясь от того, чтобы протянуть руку и потрогать обтянутое джинсами бедро.
Лара молчала. А Ольга продолжила:
-Мы можем никуда не ехать. Зайдем в дом, я отправлю Светку в дальнюю комнату, и…
Она остановилась, потому что увидела, как Лара вздрогнула от ее слов. И выругала себя: да что ж такое? Ты снова про секс, снова про физику, она же может подумать, что…
-Не трахаться, - быстро сказала Ольга, волнуясь. – Нет, не трахаться. Я не за этим позвонила. Просто хочу посидеть с тобой рядом, разговаривать, смотреть. Не трахаться.
Лара усмехнулась. И наконец заговорила.
-Если ты еще раз произнесешь это слово, нам не понадобится никуда идти, - сказала она просто, по-прежнему глядя прямо перед собой. – Все случится прямо здесь, и плевать на тех, кто может нас увидеть.
Ольга с трудом подавила стон. Перед ее глазами ясно и четко пронеслась картинка: она на Лариных коленях, упирается спиной в руль машины, одежда расстегнута – или разорвана, какая разница! – колени упираются в сиденье, а бедра двигаются – вверх-вниз, вверх-вниз.
-Нам нужно в безопасное место, - сказала Ольга, усилием прогоняя видение. – Туда, где у меня не будет возможности тебя…
Она не успела договорить. На мгновение увидела Ларины глаза – только на мгновение, потому что в следующую секунду все расплылось и осталось только ощущение мягких губ, прижавшихся к губам, и сильных рук, обхвативших талию.
Затылок налился холодом, а ладони – жаром. Ольга явственно слышала звон и не понимала, кажется ли ей, или что-то в ушах действительно разливается колоколами. Она вдыхала в себя воздух из Лариных губ, пила его, упивалась им, и возвращала обратно. Она гладила Ларины плечи и вжималась кончиками пальцев в шею. Пыталась остановиться, честно пыталась, и не могла.
В этой машине, стоящий посреди обычного таганрогского двора, в эти секунды жил и дышал Париж. Французский поцелуй, в котором их губы и языки сплетались, сжимались, проникали друг в друга. Запах французских духов, который Ольга слизывала с раскаленной кожи. И французская же нежность, затапливающая тело, превращающая его в вату, в стекающий с плеч дурман.
И становилось неважно, что это – женщина, что именно женщина так целует ее, Ольгу, так ласково гладит ее спину, так остро проникает между губ языком. Ну и пусть женщина, что же? Разве не важнее это ощущение гладкости волос под ладонями, раскрасневшиеся щеки, закрытые глаза? Разве не важнее, что они наконец встретились?
Забыв о том, что давала себе слово не торопиться, Ольга нащупала Ларину грудь под свитером. Гладила ее через мягкую вязаную ткань, обхватывала пальцами, упиваясь этим ощущением. Она сама не поняла, как это произошло, но вторая ее ладонь вдруг опустилась вниз и схватилась за застежку джинсов.
Лара засмеялась, разрывая поцелуй. И Ольга смутилась, убрала руки, отпрянула.
-Извини.
Ну вот, опять. Опять она за свое. Не сдержалась. Да как тут сдержишься?
-Не извиняйся, - сказала Лара. – Я же сама начала. Не сумела себя удержать.
Она не двигаясь сидела на водительском кресле, снова положив руки на руль. Ольга достала сигареты и закурила, хотя не стоило бы – горечь никотина до сих пор ощущалась на губах и небе.
-Светка считает, что я влюблена в тебя, - сказала она, не глядя на Лару. – Она приехала и… Велела, чтобы я тебе позвонила.
Она услышала рядом смешок.
-Предлагаешь сходить сказать ей спасибо?
-Нет, - Ольга улыбнулась, затягиваясь. Ей было трудно говорить, но она понимала: сказать нужно. – Я просто удивляюсь, почему самые важные вещи я не могу осознавать сама. Почему для этого обязательно нужен кто-то, кто пнет меня сзади и отправит в нужном направлении.
Она выбросила окурок за окно и повернулась к Ларе.
-Я влюблена в тебя, - сказала, глядя ей в глаза. – Это так. И главное, что я хочу сейчас знать – чувствуешь ли ты то же самое ко мне?
Лара улыбнулась, и кожа вокруг ее глаз собралась в тоненькие сеточки морщинок. Она смотрела так ласково, так тепло, что Ольга таяла под этим взглядом. Ей больше не нужен был ответ, она и так его знала. Но вздрогнула, услышав:
-Детеныш. Мой ответ – да. Конечно, да.
Что делать дальше, Ольга не знала. Обычно за признанием должен был последовать жаркий и яркий секс, после него – тонны смс туда-сюда эротического содержания, и снова секс. Но в этот раз было иначе.
-Я не знаю, что мне с этим делать, - призналась она. – По-прежнему не понимаю.
Лара вздохнула. Улыбка на ее лице исчезла, будто ее и не было никогда. Теперь ее лицо было нахмуренным и немного злым.
-Когда ты сказала, что хочешь пригласить меня на свидание…
-Подожди, - перебила Ольга. – Я позвала тебя вовсе не затем, чтобы опять морочить тебе голову. Я просто хочу поговорить об этом, понимаешь? Мне все время кажется, что ты что-то такое обо мне представляешь, не понимая, как все есть на самом деле. И я… Хочу рассказать тебе.
Она с трудом верила в то, что говорила. Рассказать? Правда? Взять и рассказать как есть, не приукрашивая и не преуменьшая? Но что-то внутри нее говорило: да. Рассказать. Честно и открыто. И пусть Лара знает, на что идет.
-Все началось с мужа. Когда мы встретились, я видимо решила, что пора. Пора влюбиться, пора завести отношения, пора выйти замуж. Я не отдавала себе отчета в том, что тех чувств, которые я испытываю, достаточно для секса, но недостаточно для всего остального. И мне хотелось… Хотелось сделать маме больно. Доказать ей, что я могу что-то в этой жизни и без ее участия. Возможно, именно это и было главным аргументом к тому чтобы ответить ему «да». Но мама смирилась со временем, и от протеста не осталось ничего, а вот муж… Он остался. И деть его было некуда.