Ольга протянула руку и успокаивающе погладила Ксенину ладонь.
-Знаешь… - сказала она тихо. – Я тут успела слегка влюбиться.
Она поймала удивленный Ксенин взгляд и улыбнулась.
-Нет, это не стало взаимным, но… Но я задумалась. Что со мной не так? Почему я вечно выбираю людей, с которыми у меня априори ничего не может получиться? Вот ты сейчас рассказывала мне свою историю, а я думала, что не смогла бы так. Любить без взаимности двадцать лет. Знать, что ничего никогда не будет – и все равно любить. Быть рядом, защищать, и опять любить…
Нагнулась, посмотрела Ксении в глаза.
-Что ты теряешь? А? Ну скажи, что ты теряешь, если она уйдет? Ты так долго была без нее, одна, и вполне умеешь самостоятельно справляться с компотом своих чувств.
-Ты хочешь сказать…
-Да. Пусть идет. Ты не ее должна отпустить в первую очередь, а себя. Выйди из этого замкнутого круга, вздохни свободнее. Поживи для себя. Может, ничего из этого не выйдет, а может, ты удивишься, как много всего появится в твоей жизни с ее уходом. Кто знает?
-Кто знает… - Тихо повторила Ксения. – Кто знает…
Она молчала, разглядывая бокал с виски, а Ольга улыбалась и думала. Похоже, она только что произнесла вслух рецепт. Рецепт, который, возможно, совсем не подойдет Ксении, но который подойдет ей самой.
Глава 14. Прости, я не одета.
-Вы понимаете, что каждый последующий аборт – это риск того, что вы больше никогда не сможете иметь детей?
Этот милый доктор смотрел на нее так дружелюбно, так ласково и немного осуждающе, что ей даже стало его жалко. Но сидение в гинекологическом кресле в позе «ноги выше головы» не слишком располагает к сочувствию, поэтому Ольга только улыбнулась, покачала туда-сюда ногами на специальных подставках, и ничего не ответила.
Доктор вздохнул и сдался.
-Я выпишу вам направление, на завтра. Можете одеваться.
Он очень забавно прятал глаза и смущался, и Ольге захотелось немного пошалить.
-Как же? – Возмутилась она. – А разве вы не будете делать мне процедуру… Такую, знаете, когда врач вводит во влагалище пластиковый прибор…
Она, конечно же, прекрасно знала, как называется этот прибор, и как называется сама процедура, но смотреть на краснеющего доктора было слишком приятно и весело.
-Нет, УЗИ сегодня не будет, - он с большим трудом взял в себя в руки и ушел к столу, оставив ее за ширмой – одеваться.
Ольга грациозно (насколько это вообще возможно в сложившейся ситуации) слезла с кресла, и принялась надевать одежду. Сначала кружевные невесомые трусики, потом – пояс от чулок и короткую черную, с небольшим разрезом, юбку. Завершили ансамбль туфли на высоком каблуке – фиолетовые, с зелеными заплатами – самые модные этой осенью.
Накинув на плечи тонкую курточку и поправив прическу, Ольга подмигнула доктору, забрала направление и вышла в коридор. Несколько дней назад она впервые за долгое время коротко подстриглась и даже перекрасила рыжие волосы в кипельно-белый, так что теперь постоянно хотелось трогать голову – то ли руки никак не могли поверить в изменения, то ли им настолько нравился новый Ольгин стиль.
На улице ее ждал сверкающий Фольксваген кабриолет – красный, с красными же кожаными сиденьями и матово-черной приборной панелью.
-Стоило переехать в эту Тмутаракань, чтобы заиметь такую машину, - в сто сорок восьмой раз за последний месяц подумала Ольга, щелкая брелоком сигнализации.
Она села в машину, бросила сумку на сиденье рядом с собой, и выехала с парковки, посигналив на ходу зазевавшейся «Хонде».
По Петровской улице доехала до конца, вывернула к порту, и инстинктивно увеличила скорость. В памяти всплыл старый разговор – она всегда вспоминала о нем, когда проезжала здесь, и всегда недовольно морщилась.
-Ты ошиблась, - сказала она вслух, когда порт остался позади. – Я здесь, красная машина здесь, и никто не умер. Кроме тебя – никто.
Машину бросила на парковке возле памятника Петру. Пешком дошла до кофейни, морщась от холодного осеннего ветра, проникающего под кожу и развевающего юбку. Вошла внутрь, осмотрелась по сторонам.
Инна уже сидела за столиком у окна и грела руки о чашку. Ольга улыбнулась ей и присела напротив.
-Интересная прическа, - сказала Инна, оглядывая Ольгу. – Необычно видеть тебя…
-Какой? – Засмеялась Ольга. – Не врагом? Не рыжей?
-Не рыжей. Врагом я тебя никогда не считала.
Подошла официантка. Ольга не глядя заказала кофе и попросила принести пепельницу.
-Когда ты уже бросишь курить? – Спросила Инна. – Ужас просто, дымишь и дымишь как паровоз. А тебе ведь еще рожать.
Ольга пожала плечами, подумав о направлении в сумке. Рожать? Вот уж вряд ли.
-Ты сказала Лизе, что встречаешься со мной? – Спросила она.
Инна удивленно подняла брови.
-Конечно. Не то чтобы она обрадовалась, но…
Все было ясно без слов. Они помирились, они снова месте и любят друг друга, но все произошло слишком недавно для того, чтобы просто забыть об этом и жить дальше. Внешне все хорошо, а как скоро заживет рана в душе – большой вопрос.
Так и с Ольгой. Вырулила, успокоилась. Удалила неотправленные Алисе письма, а адрес ее занесла в черный список. Волосы вот перекрасила, машину новую купила. И вроде все в порядке, и все наладилось, вот только до сих пор болит в груди, и жжется, и давит памятью.
Тяжело объяснить себе, что все кончено, когда сердце отказывается в это верить.
Принесли кофе. Ольга сделала глоток и закурила, глядя на Инну. Та смотрела на нее тепло и немного настороженно.
-Я все думаю о прощении, - сказала Ольга, затягиваясь. – Что должно произойти для того, чтобы один человек мог простить другого?
-Ничего, - пожала плечами Инна. – Нужно просто любить. Если есть любовь – придет и прощение, а если нет – прощения не будет.
Ольга покачала головой.
-Не годится. Ты же меня простила, а любви ко мне у тебя нет и не было никогда.
Она удивилась, когда Инна вдруг протянула руку и отобрала у нее сигарету. Брезгливо затушила ее в пепельнице и дотронулась до Ольгиных пальцев.
-С чего ты взяла, что я тебя не люблю? – Спросила она просто. – Любить же можно по-разному. У меня были к тебе разные чувства за это время – и влечение, и желание, и нежность, и много еще. Сейчас я чувствую благодарность как ни странно, и сочувствие. Этого достаточно для того, чтобы простить.
-Сочувствие? – Нахмурилась Ольга. – Хочешь сказать, что жалеешь меня?
Инна засмеялась и убрала руку.
-Это не одно и то же. Сочувствовать – это значит понимать, как тяжело и трудно может быть другому человеку. А жалеть – это ставить себя выше другого, мол, я-то в лучшей ситуации, а тебе, бедняге, не повезло.
Она сделала глоток из своей чашки и продолжила.
-Ты маленький запутавшийся в себе ребенок, Оль. Только дети могут вот так легко, из-за вспышки, переломать все свои игрушки, а потом сидеть над ними и плакать горючими слезами. Только вырастая, можно понять, что всплески злобы и отчаяния – это нормально, и из-за них не обязательно рушить то хорошее, что у тебя есть.
Ольга вздохнула.
-Да, наверное, так. В том, что я сделала с ней, с вами… Все сплелось в какой-то безумный клубок – и прошлое, и настоящее, и будущее. Я не оправдываюсь, я просто думаю, что даже будь я взрослее – едва ли я смогла бы с этим справиться.
-С ней? – Переспросила Инна, и Ольга вздрогнула.
С ней, да. С ростовским доктором, которого она снова впечатала лицом в грязь. Которого снова – наверняка – заставила плакать. К которому шла так долго и так мучительно, а дойдя – испугалась и сломала к чертовой матери все то, что еще можно было построить.
-Лара, - сказала она вслух удивленной Инне. – Помнишь ее? Мы ездили в Ростов, и…
-Да, - перебила Инна. – Да. Я еще тогда удивилась, почему ты так остро на нее среагировала. Значит, она?
-Она. Никогда в жизни я не встречала таких людей, никогда ни к кому не испытывала таких чувств. И я все испортила. Прогнала ее снова, да так, что теперь она уже больше не вернется.