— Они могут найти драгоценности? — неожиданно спросила она.
— Может быть, — ответил я и задумался.
Я понял, что домовладелец и пожилая пара, державшая бакалейный магазинчик на углу улицы, знают меня в лицо, и как только мое фото появится в газетах, один из них обязательно известит полицию, что я жил в квартире на Силлер-стрит. Когда полиция убедится, что эту квартиру занимал именно я, она все перероет и разберет каждую досочку, если это будет нужно. Я всегда был уверен, что доски паркета и мотор холодильника никто никогда не будет изучать внимательно. На них могли не обратить внимания при рутинном обыске и даже при интенсивном поиске украденных драгоценностей, но теперь речь пойдет о том, чтобы найти улики для осуждения убийцы… Убаюкивать себя иллюзиями бессмысленно. Они найдут камни, а когда докажут, что взял их я, им будет очень легко добиться моего осуждения.
Хитроумные проекты, бесчисленные предосторожности, моя уверенность… все было напрасно, все развалилось. Не было смысла врать самому себе, а также скрывать правду от Лилиан.
— Боб, ты правда считаешь, что нет никакой надежды? — спросила она.
— Да, — ответил я. — К сожалению.
— Возможно, есть способ помочь тебе.
— Послушай, дорогая, если бы я знал, что есть шанс, каким бы ничтожным он ни был, я бы дал тебе возможность попробовать, но…
Я нагнулся и взял ее руки. Когда я заговорил снова, мой голос был хриплым и, казалось, выходил из глубины горла:
— С того момента, как ты начнешь мне помогать, милая, даже с того, когда полиция узнает, что ты была в курсе, ты станешь моей сообщницей…
— Именно этого я хочу, — заявила Лилиан. — Это может стать способом вытащить тебя.
17
Последняя провокация
Пока Лилиан говорила, зазвонил телефон. Я был так удивлен ее словами, что, хотя и слышал звонок, не обратил на него внимания. Он продолжал дребезжать, но это было неважно. Я сильно сжал руки Лилиан в своих, возможно, сделал ей больно, но она этого не показала. Она тоже не обращала внимания на телефон.
— Не знаю, к чему ты клонишь, — сказал я, — но если ты воображаешь, что я втяну в это дело тебя, ты…
— Сейчас не время для сантиментов, Боб.
— Послушай, дорогая, ты, кажется, не понимаешь…
Динь-динь, динь-динь, динь-динь…
— Я не понимаю?! — закричала Лилиан.
В одно мгновение все в ней изменилось: тело, выражение лица, голос. Она вырвала свои руки из моих и вскочила на ноги. Ее губы затряслись. Она безуспешно пыталась заговорить, глубоко дышала, как плачущий ребенок. Я как будто открыл клапан всем ее страхам.
Телефон продолжал звонить.
— Я не понимаю?! — снова возмущенно крикнула она. — За кого ты меня принимаешь? Ты что, ослеп? Сидишь на месте и говоришь, что я не понимаю? Ты, наверное, сошел с ума! Ты…
— Лилиан, прошу тебя…
Динь-динь, динь-динь, динь-динь…
— Ты спокойно рассказываешь, что совершил преступление, за которое тебя могут повесить. Ты спокойно говоришь, что уже много лет воруешь, что всегда надеялся выкрутиться, что хотел спокойно доживать со мной… Ты смеешь рассказывать все это и еще утверждаешь, что я чего-то там не понимаю! — орала Лилиан. — Ради бога, скажи, за кого ты меня принимаешь? За кого ты меня принимаешь? Я тебе скажу, что я понимаю! Я тебе скажу…
Динь-динь, динь-динь, динь-динь…
— Ради бога, — крикнула она, — сделай что-нибудь, чтобы этот чертов звонок прекратился!
Я стоял совершенно неподвижно. Звонок и крики Лилиан ужасно оглушали меня, однако часть моего мозга осталась способной рассуждать. Я говорил себе, что, если сниму трубку и начну говорить по телефону, Лилиан, может быть, замолчит. Она должна была замолчать. Я мог выдержать все, кроме этого.
Я машинально протянул руку к аппарату, а Лилиан неотрывно смотрела на меня, стараясь сдержать рыдания. Когда я поднес трубку к уху, она резко повернулась ко мне спиной и закрыла лицо руками.
— Роберт Кент слушает, — сказал я.
— О, Кент, — заговорил Плейделл, — я просто хотел узнать, могу…
— Нет, — перебил я его. — Сегодня вечером я больше ничего не буду делать. Моя жена себя неважно чувствует, и я занят. До свидания.
Я медленно опускал трубку, и голос Плейделла постепенно становился тише:
— Кент! Я только хотел…
Трубка опустилась на рычаг и разъединила нас. Я не знал, что сказать. Я видел согнутую спину Лилиан, ее вздрагивающие от рыданий плечи. Никогда я не чувствовал себя такой презренной тварью, как в тот момент. Я не знал, следует ли подойти к ней и обнять за плечи или подождать. В таком состоянии Лилиан бывала, когда обвиняла меня в том, что я имею любовницу. В эти моменты мне было достаточно только прикоснуться к ней, чтобы у нее началась истерика. Голова моя раскалывалась, а глаза, казалось, пылали.