Я не понимал. Фраза «кто позволил себе вольность с твоей женой» казалась странной и нереальной.
— Ты не слушаешь, Боб. Никто не может знать, что он этого не делал, так? Он мертв. Ты мне рассказывал, что полиция заявила, будто сумела узнать о нем очень немного и… Боб, послушай меня!
— Я тебя слушаю, — сказал я.
— Это верно? Убийство из корыстных побуждений — одно, а убийство…
— Это исключено, — жестко ответил я.
— Мы должны что-то сделать.
— Это совершенно невозможно. Даже если…
— Послушай, Боб… — Лилиан говорила таким напряженным и странным голосом, что он казался мне совершенно чужим. — Если тебя признают виновным и осудят, тебя могут… могут повесить. Ты сам знаешь, что в самом лучшем случае получишь не меньше пятнадцати лет. Как по-твоему, что это будет означать для меня? Какая жизнь у меня будет? О детях беспокоиться нечего. Они молоды и быстро оправятся, но… но я, что буду делать я? Ты — моя жизнь. Я не преувеличиваю, ты — моя жизнь. Я знаю, ты всегда считал, что я слишком шумела по поводу… той женщины, которая никогда не существовала, но ты не понимаешь… Мысль, что ты можешь спать с другой женщиной, целовать ее, ласкать, была для меня невыносимой. И это потому… в общем, потому, что ты — моя жизнь. Все, что я делаю, это для тебя, все мои мысли о тебе, все мое счастье от тебя. Это правда, Боб. Я полагаю, ты этого не знаешь. Я даже думаю, что для мужчины невозможно жить полностью для другого человека, но именно так я живу: для тебя и с тобой. Если тебя не будет, мне незачем жить.
Она говорила именно то, что чувствовала.
Я мог бы ей сказать, что она станет жить для Джулии и Роберта, но она бы меня не услышала, она искренне верила в то, что говорила, в каждое слово.
— Так что ты понимаешь, мы должны что-то сделать, — заявила она. — Не говори, что это невозможно или исключено. Подумай серьезно. В конце концов, ты должен был часто строить планы такого рода, — заметила она без оскорбительной задней мысли. — Маллен мертв, и полиция очень мало о нем знает. Он вернулся в Англию всего несколько недель назад. Друзей у него не было, а если и были, он мог и не хвастаться перед ними своими победами. Если я скажу, что Маллен и я были… любовниками, кто сможет доказать обратное? Кто?
— Полагаю, никто, — с трудом выговорил я.
— Слушай, Боб, никто не сможет доказать обратное, и ты это знаешь. Если присяжные будут думать, что ты убил Маллена из-за меня, они сочтут это местью обманутого мужа… Это будет не так ужасно. Не должно быть… Ты… ты мог бы даже сказать, что ходил к нему потребовать, чтобы он больше не приближался ко мне.
Слушать это было настоящей мукой. Она была в отчаянии и плохо знала методы полиции. Строить мою защиту на подобных заявлениях было невозможно, даже если бы я согласился принять предложение Лилиан. В конце концов, я же взял драгоценности. Миссис Клайтон была там и могла поклясться, что о ревности не было сказано ни слова… Было много причин. Но ничто не имело значения рядом с любовью Лилиан, с ее замечательной волей сделать все, что угодно, только бы помочь мне.
— Что ты стоишь и смотришь на меня? — крикнула Лилиан. — Есть хоть одна причина, по которой мы не можем рассказать это полиции? Это же все изменит! Разве… ты не можешь спрятать эти драгоценности…
Она вдруг замолчала, начиная понимать тщетность своих усилий.
18
Полиция
Насколько сильно обиделась бы Лилиан, если бы я ей сказал, что ее предложение неосуществимо, что я не могу спрятать драгоценности так, чтобы полиция их никогда не нашла? Если бы я соврал ей, если бы ответил, что стоит попробовать, помогло бы это мне по-настоящему? Она бы скоро поняла, насколько бесполезно пытаться осуществить этот ход.
У меня в голове мелькали и другие мысли. Я хотел дать ей понять, что ее любовь и преданность, которые она только что доказала, навсегда сохранятся в моем сердце. Однако, если я скажу ей это, если сумею найти нужные слова, чтобы выразить свои чувства, поможет ли это в момент кризиса? Это грозило усилить ужас случившегося и сделать расставание еще более мучительным. Что я мог сказать, что сделать, чтобы помочь ей?
— Скажи что-нибудь, Боб, — взмолилась она. — Ты должен что-нибудь сказать.
Я, естественно, не мог сказать ничего дельного. Наоборот, мои слова могли причинить ей еще большую боль.
Но я понимал, что должен что-то сказать. Я открыл рот, чтобы ответить… и шум в доме заставил нас вздрогнуть. Лилиан показалась мне менее напряженной. Она перевела взгляд поверх меня, в сторону прихожей. Я обернулся. «Полиция все-таки не станет взламывать дверь», — подумал я в секунду паники, а потом услышал шаги и голос Роберта: