— Я вам советую настаивать на своей невиновности, — сказал он. — Если будет нужно, мы сменим тактику защиты на втором или третьем заседании суда. Мы будем бороться за то, чтобы свести обвинение к непредумышленному убийству. Не сознавайтесь в прошлых кражах. Не признавайтесь вообще ни в каких кражах.
— Но они знают о квартире на Силлер-стрит, — возразил я, — и наверняка найдут драгоценности и представят их как улики…
— Совершенно верно, — кивнул Эмери. — Я обдумаю это и поговорю с вашим защитником. Вас обещал защищать Хильдебранд. Лучшего вам не найти. Вы что-нибудь хотите?
— Я бы хотел увидеть жену, как только она почувствует в себе силы прийти.
— Вы сможете ее увидеть сегодня днем, я это улажу, — ответил Эмери и посмотрел на меня с суровым видом, как будто собирался за что-то ругать. — Что записал магнитофон, который полиция спрятала у вас? — добавил он резким тоном.
— Почти все.
— Хитроумно, очень хитроумно. Они не могут использовать запись в суде, но прокурор будет задавать крайне неприятные вопросы. На Плейделла нельзя обижаться, но…
Он замолчал, потом поскреб подбородок. Это была одна из его привычек, действовавших мне на нервы.
— Что вы имеете в виду под «почти все»? — спросил он.
— Ну…
— Секунду, — перебил меня Эмери. — Вы должны зарубить себе на носу, Кент: вы рискуете своей жизнью. Вы не можете себе позволить относиться к делу легкомысленно. Отвечайте на мои вопросы как можно точнее, особенно в том, что касается этой записи. Вы меня поняли?
Мне не нравилось его поведение, но я все же ответил:
— Да.
— Прекрасно. Вы говорили жене, что убили Маллена умышленно?
— Нет.
— Точно?
— Господи, вы думаете, у нее создалось впечатление, что…
— Вы были потрясены, — перебил он меня, — находились в почти истерическом состоянии и, возможно, не могли рассуждать разумно. Однако вы старались причинить ей по возможности меньшую боль. Ладно. Вы ей сказали, что вынули из пояса напильник с намерением нанести смертельный удар… убить?
— Нет.
— Вы в этом полностью уверены?
— Абсолютно.
— Почему вы ей это не сказали, раз выкладывали все, что было у вас на совести?
Я заколебался.
— Ну, у вас должен был существовать какой-то мотив, — сказал Эмери.
Я бросил на него холодный взгляд, но в глубине души понимал, что он ведет себя так умышленно. Он хотел быть уверенным, что я смогу позднее выдержать все колкие вопросы, которые мне будут задавать в суде.
— Ну? — рявкнул он.
— Я просто не знаю, — ответил я.
— Должны знать!
— Полагаю, что не рассказал ей все из боязни, что она будет считать меня хуже, чем я есть на самом деле. Убийство в припадке ярости или со страха как бы смягчено, а…
— Хорошо, — одобрил Эмери. — Очень хорошо. Мне очень нравится этот момент со смягчением. Вы абсолютно уверены, что не сказали жене, будто убили умышленно, просто ради того, чтобы не попасться и не доставить ей огорчения?
— Я ей этого не говорил.
— Что вы ей сказали?
— Я сказал…
— Отвечайте быстро.
— Слушайте, вам обязательно разговаривать со мной как с идиотом?
Эмери заколебался, наклонил голову набок и ответил хмурым тоном:
— Мне нужно услышать вашу версию правды, потом я сравню ее с официальной правдой. У меня не очень много времени. Я бы хотел ввести Хильдебранда в курс прямо сегодня. Чем больше у него будет времени для размышлений, тем лучше он справится с задачей. Наконец, я хочу, чтобы ваше дело слушалось до роспуска судов на каникулы. Знаете почему? Эта история еще не успела забыться, и так будет менее мучительно для вашей семьи и для вас самого. Поймите меня правильно, Кент, я на вашей стороне. Что вы рассказали вашей жене о нападении?
— Я ей сказал, что Маллен начал меня жестоко избивать, — медленно ответил я. — Нет, это фраза Плейделла. Я ей сказал, что он почти раздавил мне голову… Да, я употребил именно эту фразу. Я ей сказал, что он сильно ударил меня, потом сдавил мне голову, и я подумал, что он ее раздавит. У меня так болела голова, что я почти не соображал, что делаю. Я был в ужасе…
— Вы употребили слово «ужас»?
— Я… я не уверен…
— Слово, употребленное вами, находится на магнитной ленте, так что вам лучше его вспомнить. Это было слово «ужас»?
— Нет.
— Какое?
— Я сказал, что был жутко напуган.
— Это все?
Я закрыл глаза, и прошло довольно много времени, прежде чем я ответил: