Дура эта ваша леди Маргарет! Надо было переодеваться в гвардейца. Мужчине легче затеряться во дворце, да и магический жетон легко снимается через голову. Нет, я бы написала гораздо лучше! И напишу когда-нибудь! Жаль, на ближайшие четыре года я буду заперта в четырех стенах! Но мечтать-то мне никто не запретит, правда?
В дверь постучались, и я быстро вскочила с кровати, спрятала книгу под подушку и поставила пустую тарелку на столик. Вовремя! В комнату вошла ее высочество матушка в сопровождении нашего лекаря, господина Цверга.
— Господин лекарь проведет твой осмотр, Стефания, — так ласково сказала матушка, что я поняла — не к добру.
— Благодарю, я чувствую себя совершенно здоровой, — холодно ответила я.
— Тебя вчера привезли из борделя, — напомнила мать. — Ты ведь помнишь о своем супруге?
— Нареченном супруге, прошу заметить! — вспыхнула я.
— Это неважно, — отмахнулась ее высочество. — Супруг уже никуда не денется… Если ты нас не опозоришь.
— Мама! — я в возмущении прижала ладони к пылающим щекам. — Мне четырнадцать! Что ты такое говоришь!
— Я ничего не говорю, но лекарь тебя осмотрит.
— Ни за что!
— Я не спрашивала твоего согласия. Господин Цверг, прошу.
— Я проведу осмотр наедине, — строго сказал лекарь, вызывая у меня смутную благодарность. — Выйдите, ваше высочество.
— И не подумаю, — отрезала мама, скрестив руки на груди. — Приступайте.
Лекарь — невысокий пожилой мужчина с белыми пушистыми волосами — покачав головой, подошел ко мне и положил ладонь на плечо.
— Не волнуйтесь, леди, — тихо сказал он. — Интимный осмотр не требуется. Я же маг.
Молча, пылая ненавистью, я вытерпела унизительную процедуру. И в самом деле, ничего страшного: лекарь просто поводил руками вокруг меня — но сам факт, что мои слова подвергли сомнению!
— Миледи, без всякого сомнения, невинна! — заявил господин Цверг.
Мать коротко кивнула головой и молча удалилась, даже не потрудившись извиниться.
Господин Цверг по-доброму улыбнулся мне:
— Я знаю тебя с того момента, когда принял тебя в родах, Стефа. Ты чистая и умная девочка, хоть и взбалмошная. Ты ведь понимаешь, что без тщательного осмотра невозможно определить, девица ты или нет? Но мы никому про это не расскажем. Это будет наш маленький секрет. Удачи тебе, Стефа. Я верю в тебя!
— Спасибо.
Поддержка лекаря дала мне сил. Даже плакать перехотелось. Зато теперь меня оставят в покое, я надеюсь. Матушка уж точно не придёт, опасаясь моих криков.
Немного подождав, я вытащила из глубин шкафа мужской костюм: рубашку, бриджи, куртку. Выглядит всё потрепанным, но ткань хорошая и сидит прилично. Сама перешивала. Где нужно — вата подложена: в плечах и ниже пояса. В чулках несколько слоев пряжи, чтобы лодыжки казались мускулистыми, а не девичьими. Быстро переоделась, волосы в специальный карман на спине спрятала, достала кошель и открыла окно, но вылезти не успела.
— Далеко собрался, сынок? — поинтересовался отец, заглянувший ко мне.
Проглотив все ругательные слова, вертящиеся на языке, я спрыгнула с подоконника и опустила голову. Вот теперь отец и ремень вправе достать. Это было самое настоящее фиаско.
Глава 2. Одиночество
Пейзажи Галлии скучны и однообразны. Ёлки, кусты, кусты, поля, ёлки. Постоялые дворы похожи один на другой: спасибо давно усопшему Иерониму II, который очень любил всё стандартизировать. Король-зануда — вот как я его называла. Он выпустил невероятное множество декретов и стандартов, которые загоняли в рамки всё на свете: и дома, и лавки, и размер окон в карете, и высоту каблуков, и бес знает что еще. Даже улицы городов имели строго регламентированную ширину: чтобы могли разъехаться две телеги. А ширина телеги должна быть не больше, чем два лошадиных крупа — в телегу более двух животных не запрягали. Так и получается, что столичные улицы до сих пор строят, ориентируясь на ширину задницы давно подохшей лошади.
— Выпрямись, Стефания, — одернула меня мать.
У меня задергался глаз. Какого беса, матушка? Мы едем без остановок почти шесть часов! У меня всё тело будто иголками покалывает! Почему я не могу сесть, как мне удобно? Тем не менее, приходится держать спину прямо — спорить с ее высочеством не каждый сможет. А если сейчас начать пререкаться — до самого монастыря мне будут читать морали. А хуже этой поездки может быть только поездка под непрерывный маменькин бубнеж. Поэтому бес с ней, с моей пятой точкой. Голова важнее.