— Мне страшно представить, что там может быть написано, — прошептала я. — Войну, что ли, нам Галлия объявляет?
— Хуже, — мрачно ответил Дамир, зло швыряя письмо на стол. — На, почитай.
Я вытаращила глаза, но письмо взяла, хоть и с некоторой опаской. Твердый почерк с завитушками я узнала сразу. Отец всегда пишет вот так, будто несерьезно. Но я-то знаю, что чем затейливее и красивее написано, тем больше усилий ему потребовалось, чтобы сформулировать мысль.
"Любезный друг, — вслух зачла я. — Сообщаю Вам, что известная особа ожидает только Вашего приглашения. Дочери моей месяц как исполнилось восемнадцать лет, так что, не видя причин для откладывания церемонии, я прошу Вас назначить дату бракосочетания. Полагаю, по славским обычаям нам стоит прибыть в начале осени, но если пожелаете — мы приедем и раньше. Прошу известить меня о ваших дальнейших планах. Со всем уважением, Ваш будущий родственник, К.Б."
Надо признать, это письмо вызвало у меня ужас ничуть не меньший, чем у Дамира. Значит, он всё-таки Даромир. Значит, нареченный супруг. А отец — наглец! Где он собирается брать невесту?
— Бракосочетание? — тихо спросила я, радуясь, что голос не дрожит. — Неужели это так страшно?
— Разумеется! — хлопнул ладонью по столу мой, стало быть, муж. — Это же конец всему! На кой бес мне вообще жена, ты сам посуди? Это ж никаких больше женщин, кроме супруги!
— И что вас остановит? — приподняла брови я. — Неужели планируете хранить верность?
— Кирьян Браенг меня остановит, — печально вздохнул Дамир. — Этот демон мне яйца оторвет, если его единственная доченька будет несчастна.
— Тот самый Браенг?
— Ай, Степан! Ты не слышал этого имени, понял?
— Чего не понятного-то? А хотите совет?
— Хочу, — пристально взглянул на меня Дамир, или, точнее, Даромир.
— По галлийским законом девица несовершеннолетняя. Это в Славии совершеннолетие в восемнадцать. А в Галлии в двадцать. Во Франкии, кстати, в шестнадцать.
— Стёпа! — заорал блондин радостно. — Да ты гений! Как изящно! Как ловко! Два года свободы! Давай пиши!
— Кто, я?
— А кто у меня секретарь? Пиши: дорогой друг, мне кажется, разговор о немедленной свадьбе заводить преждевременно. Смею ли я лишить вашу дочь последних годов отрочества? По законам Галлии она еще дитя. Я настаиваю на отсрочке бракосочетания до момента совершеннолетия девушки. Искренне ваш, эээ… подпишу я сам.
— А девушку как зовут? — полюбопытствовала я.
— А бес ее знает, — пожал плечами Дамир. — То ли Виолетта, то ли Эстелла.
— Прекрасно, — пробурчала я. — Вы образцовый жених.
— Стёп, это навязанный брак. Можно сказать, политический.
— Династический, ага.
Блондин тяжело посмотрел на меня, и я тут же одной рукой зажала рот, а другой замахала, чтобы продолжал. Но Даромир замолчал, опустив голову, а потом спокойно взял у меня письмо, подписал, свернул и запечатал. Я с тревогой поглядела на него. Опять я веду себя как Стефа! Знал бы он правду, ни за что бы не захотел такую жену, как я!
Я придвинула к себе письма и принялась вскрывать конверты и озадаченно хмуриться. Содержимое меня напрягало: жалобы, доносы, разные предложения — и отчего-то сведения по лошадиным фермам и закупкам овса. Меня не оставляло ощущение, что мой хозяин — тот же самый Кирьян Браенг. Что же это, папочка подобрал мне мужа по своему образу и подобию?
То, что отец знал моего супруга лучше, чем кто-либо другой, я догадывалась. Кирьян Браенг явно собрал на Даромира Ольшинского самое подробное досье, вплоть до сведений, какое у него было первое слово и чем он болел в детстве. Впервые я вдруг задумалась о том, что ни разу отец не сделал ничего, что не послужило бы мне на пользу. Бывало, я ссорилась с ним, а он наказывал меня за проступки, но всегда его наказание оборачивалось для меня уроком. И даже монастырь и его строгие уставы оказались для меня несомненным благом, потому что я в своей глупости слишком рисковала не только репутацией, но и жизнью. Неужели и жениха он подбирал по тому же принципу? Да нет, бред. Когда нас сосватали, мне было лет семь. Тогда еще было совершенно неясно, кто вырастет из высокого худенького мальчика. Я ведь почти его не помнила — и не удивительно. Меня в те дни гораздо больше интересовали занятия магией. Подумаешь, жених! Всё это казалось нереальным.
Зато сейчас мой кошмар во плоти сидел напротив меня и, хмурясь и почесывая переносицу, быстро сортировал письма. Конверты, будто карты, мелькали в его руках, то ложась на стол веером, то выстраиваясь в идеально ровную стопочку. Позёр! Некоторые письма он распечатывал, внимательно изучал и сжигал на месте. Некоторые сжигал не читая. И всё равно бумаг было много — а ведь вторая и третья стопка требовали ответа! Наконец Дамир Всеславович откинулся на спинку стула, потянулся и заявил: