Рон кивнул мне, чтобы я продолжала, но без их вопросов рассказывать было тяжело. С вопросами понятно, чего от меня ждут. А рассказывая свободно, я могла сболтнуть что-то, что говорить не следовало. Нервы сжались в комок.
– Сначала с ней сложно было установить контакт, так всегда бывает. Никто не любит соцработников, даже те, кому мы помогаем. Я хотела поговорить с Джейни наедине, но она так испугалась, когда я попросила медсестер выйти, что я разрешила им остаться, – сказала я. – Мы все еще не знали никаких обстоятельств дела, понятия не имели, кто ее родители или опекуны, кто несет за нее ответственность и они ли сделали это с ней. Полиция допрашивала всех в том квартале в поисках возможных улик, но еще ничего не обнаружила. По крайней мере, насколько я знала. Полиция не всегда делится со мной всем, что им известно. – Я оборвала себя, осознав, что сказала. – Извините, я просто…
Рон отмахнулся.
– Понимаю. Не стоит извинений.
Он пристально посмотрел на Люка.
– Будет лучше, если мы будем работать в команде. – Он задержал взгляд, потом повернулся обратно ко мне: – Вы думали о ее матери? Кто-нибудь задумывался, может, она в опасности?
Я смущенно опустила голову.
– Знаю, мы должны быть беспристрастны и не делать поспешных выводов, пока у нас не собраны факты, но все почему-то были уверены, что Джейни выбросили ее родители. Или какой-то сумасшедший. Никому не приходило в голову, что еще кто-то может быть в беде. Жаль. Тогда все могло бы закончиться иначе.
4
Кристофер Бауэр
– Я во вторник пойду осматривать Джейни перед операцией. Ты не хотела бы пойти со мной, чтобы ей было комфортнее?
Я всегда посещал пациентов перед операцией, если это было возможно. Мне нравилось знакомиться заранее, а операция проходила легче, когда у меня был контакт с пациентом. Я уже не в первый раз просил Ханну о подобной помощи. Я иногда от нервов мог говорить одними терминами, а она, не прикладывая ни малейших усилий, создавала непринужденную обстановку.
– Ты же знаешь, что мне нельзя, – она покачала головой.
Сохранять присутствие Джейни в больнице в тайне долго не удалось. Как только полиция начала собирать информацию по городу, новость разлетелась со скоростью пожара, и все жаждали узнать еще что-нибудь о брошенной девочке. Полицейские круглые сутки дежурили под дверью ее палаты, и видеть ее разрешалось только лицам, включенным в специальный список. Было крайне маловероятно, чтобы кто-то попробовал тайком к ней пробраться, но все вокруг принимали высшие меры безопасности.
– Я внес тебя в список, – сказал я.
– Да ладно! Стефани говорила, там все очень строго.
– Они всегда готовы сделать исключение, когда я говорю, что мне нужна помощь самой талантливой медсестры в мире, – я ей подмигнул.
Она закатила глаза.
– Я хочу держаться от всего этого как можно дальше. И ты это знаешь.
Не только она. Были интерны и ординаторы, уклонявшиеся от обходов, когда приходили новости о Джейни. Насилие над детьми – всегда ужасно, не все могут это выдержать, но Ханна не из таких. Раньше не была.
– Ну пожалуйста, – попросил я, хотя и знал, что она почти никогда не меняет принятого решения.
– Меня это все очень расстраивает. Я не справлюсь с эмоциями, и мы оба знаем, что добра это не принесет, – сказала она, качая головой.
Я больше не давил и сам сходил к Джейни во вторник. Когда я вошел, она сидела, съежившись, у стены за кроватью. Она с каждым днем набирала вес, но все равно оставалась невообразимо маленькой. Она сидела, подтянув ноги к груди и обхватив колени руками, не отрывая взгляда от медсестры, которая вносила данные в компьютер рядом с ее кроватью, яростно стуча по клавишам. Что могло ее так разозлить? В комнате чувствовалось напряжение. Я некоторое время смотрел на обеих, сожалея, что не пришел в другой момент.
Я подошел поближе к кровати Джейни, но не вплотную: я уважал ее личное пространство. Я прочистил горло.
– Привет, Джейни. Я доктор Кристофер, можешь назвать меня доктор Крис, если хочешь. Ты меня помнишь?
Она кивнула, не оборачиваясь и не отрывая взгляда от медсестры.
Та отложила компьютер в сторону.
– У Джейни сейчас тяжелый период, обед закончился, а она не любит, когда заканчивается обед.
Я мгновенно завелся, в этом один из моих самых серьезных пунктиков: нельзя говорить о пациентах в третьем лице, когда они рядом.
– Я есть хочу, – сказала Джейни. Ее нижняя губа подрагивала.