Выбрать главу

Я приехал в театр за час до начала действия. Следующие полчаса я провел, работая за пианино с Шоном Дэниелсом, который играл Констебля в постановке и был прекрасным тренером вокала. Шон и я по обыкновению разогревали мой голос примерно минут двадцать, а потом расходились по своим гримеркам, чтобы подготовиться к выступлению. Во время моего разогрева я заметил, что в репетиционном зале, который мы использовали, собралось несколько человек из труппы. Все больше и больше людей приходили в зал, и я ощутил, что должно случиться что-то особенное.

До того, как я заметил, собралась вся компания и окружила нас Сэмом около пианино. Они извинились и остановили нас. Затем один из труппы выступил вперед и сказал «Мы бы хотели кое-что вручить тебе». Они передали мне повязанную лентой коробку. Я открыл ее и обнаружил там пару роскошных оловянных канделябров. Это был подарок Сэнди и мне от всех, и на основании канделябров было посвящение – строчка из песни воскресной молитвы из «Скрипача на крыше». Она звучала так «Награди их, о Господи, счастьем и миром». Я сжал канделябры в руках и попытался высказать все, что переполняло меня в связи с вечерним представлением. Я сказал «Время, проведенное с вами, невероятно. Вы даже не представляете, что это для меня значит. По дороге я сказал себе в машине, что если я никогда больше не буду играть на сцене…» и это было все, что я смог сказать. Я плакал и не мог больше говорить. Следующие несколько минут, двадцать пять прекраснейших певцов, актеров и танцоров, работать с которыми было большой честью для меня, стояли со слезами радости. Этим вечером зрители, смотревшие «Скрипача на крыше», прикоснулись к святому причастию человеческого духа.

Я думаю, что опасно верить в идею того, что возможности сами постучаться в дверь. Буквально это может означать: все, что надо делать – сидеть на месте и прислушиваться, ожидая стука по дереву. Мои чувства были противоположны и всегда таковыми являлись. Я верю, что через приверженность человека к различным идеям и проектам, каждый обнаруживает удивительные возможности. В конечном итоге, этот метод у меня всегда срабатывал. Я не верю, что это всего лишь пустая трата времени, когда человек следует за идеями, проектами, хобби, социальной причиной или чем бы то ни было мотивирующим его.

Я был в Нью-Йорке по политической причине, когда впервые встретил Эрика Шепарда, агента Международного Агетнства Знаменитостей, который ввел меня в летний музыкальный театр, что открыло мне возможность сыграть в «Скрипаче на крыше» и других мюзиклах, таких как «Оливер», «Король и я» и «Камелот».

Я сам решил поехать в Испанию, чтобы сняться в небольшой роли в Кэтлоу, которая привела меня к работе с Сэмом Уонамейкером, который привел меня к разговору о старом театре глобус, который привел меня к очень обогащающей постановке «Человека в стеклянной будке».

Во время своей безвозмездной остановки на студии Юниверсал в 1972 году я провел много времени, снимая и обрабатывая множество черно-белых фотографий. У меня была довольно большая коллекция работ, когда однажды моя жена Сэнди пришла домой с книгой в руках. Это была книга Уолтера Риндера «Любовь – это отношение». Книга привлекла ее внимание тем, что состояла из фотографий и поэзии. Сэнди почувствовала, что я мог бы использовать этот формат, потому что множество моих фотографий были пригодны для него. Это был как раз тот случай, когда следовало высказать благодарность ассистенту/ секретарю. Тереза Виктор усердно собирала и складывала на хранение каждый стих, каждую фразу или мысль, записанные мной во время путешествий. Мы извлекли все записи и приступили к работе, совмещая слова и фотографии.

Прошло не так много времени, когда потенциальная идея для книги начала воплощаться в жизнь. Некоторые фотографии сами несли в себе словесные идеи, а некоторые записи или мысли я собирал и воплощал в визуальные образы. Я работал и над тем, и над другим. Потом я связался с Celestial Arts в Сан-Франциско, издавшими книгу Риндера. Они согласились издать книгу под названием «Ты и я»16. Я почти стал опубликованным автором.

Как актер я обнаружил, что действительно скрываюсь за персонажами – никто не зал, кем я был на самом деле. Я говорил чьи-то слова и, в самой публичной профессии из всех, сохранял свою собственную тайну. Скрывал личность за персонажем. «Может быть, я высказываю идеи, которые согласуются с моими собственными, но они не мои, они не исходят от меня – я интерпретирую чьи-то идеи, даже если я связан с ними лично». И вовлечение в писательство внезапно становится опасным и пугающим опытом, потому что оно открывает личное и реальное. Это обнажающий опыт. Это все равно, что сказать, «Ладно, судите меня, это истинный я». Если вам не нравится персонаж, которого я играю, я могу полностью спрятаться за ним и сказать, «Ну, это не я, вы можете не любить персонаж, но не упрекайте меня».