Я-то не особенно волновался. Мне что… Я не комсорг, поэтому не обязан с самого начала до конца быть заводилой, ответственным, так сказать, лицом за развлечение. Валентин всю дорогу торопил Айбику и сердился не на шутку.
Появление Айбики, как я и полагал, произвело настоящий фурор. Все, особенно наши девушки, вытаращили глаза, увидев в нашем обществе такую раскрасавицу.
Первым делом мы повели Айбику в буфет — от угощения ни одна барышня никогда не отказывается, этот ритуал предопределен свыше. Валентин угостил шоколадом, я — пивом.
На концерте мы сидели втроем. Цеховые девчонки уже заметили, что мы с Валентином соперничаем на правах свободной конкуренции, и втихомолку посмеивались над нашими постными физиономиями. Девчонки, известное дело, дошлый народ. У них особый нюх на всякие такие вещи.
Во время танцев Айбика отличилась: ей надоели бальные танцы и захотелось сплясать.
— Пойди, Хайдар, попроси баяниста сыграть что-нибудь повеселее.
— Ты с ума сошла?
По правде говоря, я не знал, что она умеет выставлять напоказ свои капризы.
— Не хочешь исполнить мое самое маленькое желание? — как-то строптиво спросила она меня. — Хорошо же… — И, повернувшись к моему сопернику, добавила: — Валя, ты умеешь плясать?
— Разумеется.
Она малость опьянела, конечно. С непривычки пиво ударило в голову.
По знаку Валентина баянист моментально переключился на пляску. Наш комсорг, не мешкая, вышел в круг и, как заведенный, начал то приседать, то откидывать руки.
— Вот это парень! — восхищенно воскликнула Айбика.
— А что ж тут хорошего? — спросил я наигранно равнодушным голосом.
— Послушался. Значит, крепко уважает.
Я рассмеялся. Подумать только, послушание — высшая мужская добродетель!
— Ты это всерьез? — воскликнул я.
— Перестань, пожалуйста, — надулась Айбика, сразу потеряв всякий интерес к пляске. — Ничего ты не понимаешь. Уйдем отсюда. Знаешь, мне вдруг наскучило у вас. Пошли домой.
Этот ее каприз, как вы понимаете, пришелся мне по душе.
Сегодня воскресенье. Взглянул в окно — непогода. С неба падают веселые пушинки.
— Опять снег.
Снова влезаю под теплое одеяло, в выходные дни по уставу положено нежиться.
— Ты что? — оборачивается Валентин. — Забыл, что вылазка?
— В такой снег вряд ли кто рискнет пойти.
— Испугался? — Он смотрит на меня, сладко зевая. Тоже не выспался.
— На законном основании можно отменить лыжную вылазку.
— Пока мы соберемся, погода непременно разгуляется. Вот увидишь.
Я торгуюсь только для виду… На лыжную вылазку идем всем цехом. Кроме старичков, разумеется, и тех, кто на вахте.
Я бы, пожалуй, не пошел, если бы вчера Айбика не проговорилась, что ужасно любит лыжные прогулки. Оставалось одно: пригласить ее, что я и сделал.
Валентин бреется у подоконника, я — перед большим зеркалом. Едва я погладил брюки, как и ему утюг понадобился. Одним словом, оба наводим лоск.
Садык только посмеивается:
— Не на свадьбу ли собираетесь?
Мы оба делаем вид, что не слышим.
Собрались по уговору возле трамвайного парка. Это на южной окраине города. Ровно в одиннадцать ноль-ноль. Человек двадцать было налицо. Тут и наши девушки во главе с Зиночкой, Карим и Салим, несколько операторов из других смен и мы с Валентином.
Вскоре подоспела Айбика.
— Не опоздала? — спросила она, останавливаясь между мною и Валентином.
К ее белому свитеру очень шли красная шерстяная шапочка и бордовая юбка.
Другие девушки были в брючках, они у нас не таковские, чтобы отставать от моды.
Айбика не особенно резво ходит на лыжах. Поэтому мы трое плетемся в хвосте.
— Иди догоняй своих, — то и дело предлагаю я Валентину. — Ты — вожак молодежи, без тебя они пропадут, а нам с Айбикой можно отстать, мы люди скромные.
— Успеется, — улыбается он. — Мы еще нагоним их, верно, Айбика?
— Вряд ли, — вздыхает Айбика. — Совсем я отвыкла ходить.
В степи ветер усиливается. Становится холоднее.
— Айбика, руки не зябнут?
— Пока нет.
И тут мы видим двух лыжников, спускающихся с гор. Они идут параллельным курсом.
— Наши? — спрашивает Айбика, приостанавливаясь.
— Нет, не наши, — отвечает Валентин, разглядев лыжников. — По-моему, Седов идет, а с ним второй секретарь горкома. Первый — в Москве. Сдает госэкзамены в академии.
— Разве он молодой? — спрашиваю я.
— Под пятьдесят, не меньше.