Железный трап обледенел, приходится рассчитывать каждый шаг, проклятый штормовой ветер душит и слепит глаза.
Все пути назад заказаны, это я понимаю. Надо упрямо карабкаться вверх, пока не доберешься до самой кабины.
Голос Айбики я слышу, но слов разобрать нельзя — ветер их уносит. Но вот и голоса не слышно. Я один на один с ураганом.
Но ненадолго… Не одолел я и половины пути, как почувствовал, что кто-то тянется вслед за мной.
Неужели Барабан? С ума он сошел!
Но нельзя отвлекаться, надо ползти вверх, только вверх.
Чувствую, что начинаю терять силы; пришлось остановиться, передохнуть немного. Ветер не знает пощады, толкает в спину и в грудь, забивает снегом глаза и уши.
— Держись, мальчик! — это я сам себя подбадриваю.
Протянул руку — кажется, кабина. Да, кабина машиниста. Я у цели! С трудом, почти задыхаясь, протискиваюсь в узкую щель. Даже пальцем шевельнуть не могу, до такой степени устал.
Вслед за мной вползает Барабан. Он прерывисто дышит мне в затылок и не может сказать ни слова.
— Где тут тормоз? — спрашиваю, ведь я мало что смыслю в этой технике.
— Ручка контролера справа, — хрипит Барабан. — Принимай на себя!
— Сделано!
Барабан — бывалый человек, разбирается во всем.
— Слушай, Барабан, что это ты полез за мною?
— Знал, что один ты не доберешься…
Может быть, он и прав.
Обнявшись, мы молчим. Башню качает почем зря.
— Малость передохнем и обратно. Ладно?
— Сдует, — шепчет Барабан прямо мне в ухо. — Надо переждать.
— Можно и переждать.
На востоке медленно пробивается рассвет. Внизу я вижу крохотных человечков. «Надо отыскать белую шубку Айбики», — говорю я себе.
— Гляди, Айбика все еще там, внизу, никуда не ушла, — говорю я Барабану, не скрывая своей радости. И, совсем возгордившись, продолжаю: — Она что-то кричала мне вслед, да я не расслышал.
— «Убьешься!» — кричала она тебе, — жестко проговорил Барабан. — Ведь я тогда стоял рядом с ней. «Не ходи!» — вот что она кричала.
— Этого никак не может быть, — отвечаю я, сбитый с толку. — Это на нее не похоже! Ты не расслышал. Конечно, не расслышал. Она всегда хотела, чтобы я был немного посмелее, чем есть. Ну, ты знаешь девчонок, им нравятся смелые парни.
Барабан не спорит.
— По всей вероятности, я ослышался, — говорит он. — Да, по всему видать, я ослышался.
Все в кабине звенит на тысячи голосов. Мы смолкаем. Что толку беседовать, когда сам понимаешь, что все эти слова — вздор и никому не нужны!
Барабан делает попытку закурить, но это ему не удается. Ветер тут же задувает огонек. Мой товарищ долго упорствует и, наконец, сдается.
— Закурим на земле…
Я говорю:
— Амантаев, пожалуй, уже добрался до Москвы.
— Он уже в столице, это точно, — отзывается Барабан. — На съезд опаздывать не полагается.
— Не могу я толком понять, почему Амантаев привязался ко мне, — продолжаю я рассуждать. — Если говорить начистоту, он мне не брат и не сват. Ни с того ни с сего приехал в Уфу и забрал меня с собой. Смешно, не правда ли?
Барабан говорит серьезно:
— Вижу, ты не в курсе событий. Когда Саратова неожиданно уехала за границу, у нас прошел один слушок. Не ручаюсь за достоверность, но рассказывали так.
В то воскресенье, 22 июня 1941 года, в Уфе должна была состояться свадьба. В доме невесты собрались гости. А жених задерживался. Так в ту ночь его и не дождались. Оказывается, воинская часть по тревоге была поднята и направлена на фронт… Война-то была долгая. Женщина не дождалась его, вышла замуж за другого… Первый жених после войны уехал в другой город, потом долго воевал, где-то учился. Потом его снова потянуло на родину.
— Это был Амантаев?
— Говорят, он.
— А невеста — это моя мама?
— Говорят, она.
Спазмы сжали мне горло. Неужели, правда?
Ураганный ветер так качнул башню, что мне показалось — настал наш последний час. Я даже чувствовал, как побелели мои губы. У Барабана застыли зрачки — таким я его еще никогда не видел.
— Ну, Хайдар, пришло время помирать.
— Ты что, очумел? Нечего хоронить себя раньше времени.
Барабан не трус, это я знаю. Просто он констатирует факты. Лицо его спокойно. Во рту папироска, и, как всегда, он жует мундштук. Но ему надоело жевать, он выхватил из зубов папироску и бросил ее в бездну, зияющую под нами.
Я взглянул вниз: люди суетятся по-прежнему. Но если мы упадем, то вместе с башней. Нас примут не руки, а земля.
— Эй, мальчишка, не раскисать!
В следующее мгновение с грохотомнал етел ветер; с соседнего здания унесло половину крыши. Что-то ударило о наш кран. В воздухе замелькали кирпичи, листы железа…