Я оглядел комнату. Времянка: два немытых окна, грязный пол. Цех строится, понятное дело. И оборудование временное: большой стол с телефоном — для начальника цеха. Маленький — для чертежницы. Это по инструментам легко угадать.
На стулья хоть не садись — замаслены.
Над столом начальника — большой плакат, написанный от руки: «Говори короче! Одну треть нашего времени мы тратим на бестолковые разговоры».
Такого нигде не приходилось видеть. «Начальник — оригинал!» — усмехнулся я.
Высокий и худой мужчина стоял к нам спиной; по-видимому, это и был начальник цеха. Молодая девчонка, не обращая на нас никакого внимания, продолжала разговор с начальником.
— Парторг велел прибить еще один плакат, — говорила она, не скрывая своего неодобрения.
— Ну, что еще он там изобрел?
— «Не отравляйте своих близких табачным дымом!» — прочитала девчонка громко и не торопясь.
— Что же вы мне прикажете делать: выбегать на улицу, когда захочется затянуться папироской? — спросил начальник, продолжая смотреть в окно.
— Боюсь, что придется…
— Полагаю, этот номер не пройдет, — вспылил он, повернувшись к чертежнице.
И тут он увидел нас:
— Ба, кого я вижу!
Протягивая руку, Доминчес назвал его товарищем Задняя Улица. Поначалу я подумал, что это шутка. Не может, думаю, немалый начальник, инженер, носить черт знает какую фамилию. Может, псевдоним какой?
Но нет. Слушаю, как подчиненная ему девчонка говорит тоже:
— Товарищ Задняя Улица, только что звонили от Седова…
Седов, насколько я понял, самая главная на комбинате личность. Я слышал, как в отделе кадров почтительно склоняли его фамилию: «Седов приказал…» — говорил один. «До самого Седова дойду», — угрожал другой.
«Значит, Задняя Улица — настоящая фамилия», — размышлял я, косясь на человека, сидевшего за столом.
— Ну, рад тебя видеть, Доминчес Федорович! — говорил начальник, радостно улыбаясь. — Хорошо ли отдохнул? Как Москва?
— Отдохнул хорошо. Но вот возвращаюсь из отпуска и что же вижу: жена восстала, — весело докладывал Доминчес. — Говорит, надоело сидеть дома.
Рассказывал, а сам поглядывал в сторону своей молчаливой жены.
Лира Адольфовна, иронически поджав губы, молчала.
— Самое настоящее восстание. Ну что же, говорю, обмозгуем твое предложение. Может, это и к лучшему. Во всяком случае, ничего худого в этом нет. Подумал, подумал и надумал: с вами посоветоваться. Насколько я знаю, цех расширяется, людей набираем…
Я, однако, видел, что начальнику не особенно нравится такая перспектива: он, чувствую, не в восторге от Лирочки Алонсо. Может, он давно знает ее?
Подумав, начальник изрек:
— Я могу договориться с лабораторией, работа там легкая, женская, не то что у нас…
— Нет, нет, — Доминчес замотал головой. — Не все же знают, что она замужем. Лучше ближе ко мне. Привязывается к ней всякий, кому не лень.
Лира по-прежнему спокойно смотрела на Заднюю Улицу, будто не о ней шла речь и ей до этого нет никакого дела.
— Ну, как же, товарищ начальник?
— Ладно, оформляй. Пусть поработает помощником оператора. Посмотрим, как пойдет у нее дело. Со временем все равно придется послать на курсы.
— На курсы? — вздохнул испанец.
— Да, без этого нельзя.
— Ну что же, на курсы так на курсы. Спасибо, Иван Ильич.
— Ну-с, я вас слушаю. — Товарищ Задняя Улица повернулся ко мне. — Вся наша жизнь складывается из коротеньких секунд. Говорите короче.
— Меня зовут Хайдар. Фамилия Аюдаров. Вот направление — более кратко выразиться не умею.
— Сразу видно новичка, — усмехнулся он, оглядев меня с ног до головы. Он, конечно, увидел только длинные волосы и узкие брюки и, очевидно, остался недоволен.
— Пока походи по цеху, приглядись, потом зайди еще разок.
Был он огромного роста, чуть сутуловат.
«Непонятная экскурсия», — подумал я. Мне показалось, что он хочет выиграть время, созвониться, с кем следует, пока я гуляю по цеху, а потом с обескураживающей улыбкой заявить: «Я бы с охотой, браток, да не могу. В отделе кадров у нас известные путаники».
Я все еще стоял перед ним, не зная, послушаться ли мне его или сказать, что я разгадал его уловку.
— Чего, браток, ждешь? — спросил Задняя Улица, решительно потянувшись к телефонному аппарату. — Визит ко мне повторишь, понятно? А пока пройдись, оглядись, осмотрись.
Приказание самое неопределенное: что я должен посмотреть и на что обязан обратить внимание, не понятно.