***
Их семья не развалилась и на этот раз. Джимми полагал, что ему хватило любви и терпения простить жену и свыкнуться с мыслью о том, что он воспитывает чужого ребёнка. Научиться не замечать цвет глаз Клэр — мягкий зелёный оттенок, навевающий мысли о пикнике в рощице жарким летом... и напоминающий об... измене. Научиться не вспоминать это слово: липкое и противное, подобное бурому гною, вытекающему из уродливой раны. Принять всё как есть и жить дальше... почти.
От ощущения вины сбегать не удавалось. Чувствовалось напряжение, незаметное внешне, лишь прошивающее миллионами острых иголок изнутри. Появилась неловкость, недосказанность и какие-то подозрения, что играло совсем не в положительное настроение Джимми. Самое ужасное: он заметил, что начал срываться на Клэр, разговаривать с ней резче, чем обычно. Не всегда, однако это не умаляло степени неправильности ситуации.
Девочка была ни в чём не виновата, и Новак повторял себе это каждый раз, когда начинал зацикливаться на мысли о предательстве жены.
Амелия стала последней каплей. Джимми никогда не думал, что может причинить боль — такую боль — своей жене, но что-то отмерло в нём при виде её отстранённости, чувства вины, заметного едва ли не в каждом движении или слове. В одну ночь он просто сорвался.
Чуть позже с ним заговорил Кастиэль, и, запутавшийся в себе, Джимми Новак избрал ангела своей епитимьей.
***
Очередная порция недоверия постигает Кастиэля в понтиакском приюте, когда администрация скрупулёзно проверяет его документы. Вызванная затем дежурная надзирательница прошивает его самым злобным взглядом, каким только может смотреть человек, и отводит в место, напоминающее карцер.
— Ваша дочь, мистер Новак. Только вчера привели, — отрывисто сообщает женщина.
Повзрослевшая и изменившаяся — он ни за что не узнал бы её, встреться они на улице, — Клэр Новак сидит на полу рядом с койкой и лупит кулаками по оранжевой напольной груше. Помнится, Дин так же бил стену, от злости разбивая костяшки в кровь, или крушил комнату, вымещая на ни в чём не повинной мебели скопившийся негатив. Но ведь в них и должно же быть что-то общее, не так ли?
Кастиэль, будучи самым сильным существом на Земле (не считая Отца и архангелов), редко испытывал визиты страха. Особенно иррационального. Тем не менее, сейчас этот неправильный... мандраж, как выразились бы Винчестеры, подстёгнутый чувством вины, наступает, поглощает его подобно водовороту, сдавливает внутренности. Ангел понимает, что не обдумал всё как следует, когда принимал скоропалительное решение разыскать Клэр.
В первую их встречу ему было плевать. Просто ребёнок, не относящийся к миссии, возможный запасной сосуд. Так много изменилось за почти восемь лет: теперь Кастиэлю стыдно смотреть в эти глаза, ставшие со временем серо-голубыми, как у матери.
Но он заставляет себя произнести:
— З-здравствуй, Клэр.
Девушка поднимает взгляд, пристально смотрит на него несколько долгих секунд и роняет с надеждой:
— Папа?
Если бы он мог, Кастиэль с радостью бы ответил «Да», но приходится говорить только горькую правду.
— Я не твой отец.
— Точно. «Я не твой отец». Первые твои слова, когда мы впервые встретились, — голос дрожит, а глаза девушки темнеют от сдерживаемой ярости, и, кажется, Клэр почти готова прогнать так некстати объявившегося ангела. Однако через мгновение она просит об услуге: как можно убедительнее сыграть Джимми и помочь выбраться из этого места.