Ахнула тихо Анна, понимая, о ком речь зашла. Смотрит на Лушку, понять пытается, как такое быть может, что тут он.
— Мож и так, — лукаво улыбается Марфа. — Ну спасла, а дальше чего?
— Некуда идти ему, — насупила брови, чтоб право остаться выстоять. — Отвела его в избу старую к тебе, как раны залечу — дальше пойдёт, а теперича надобно отлежаться.
— Ишь, хозяйничает, — усмехнулась Марфа, а сама рада за девку. Характер кажет, тяжело одной в лесу, с другим настроем и делать тут нечего. Не сдюжит баба одна, ежели норов суровый иметь не будет. — Чужого мужика гостить пустила.
— Не чужой он, — ответить решила. — Сосед.
— А чего ж тады домой не пойдёт?
— Нет у него больше дома, беглый он.
Прижала Аннушка ладонь к лицу, страх обуял. Выходит, судьба теперь у человека поломана, век гнать да искать будут.
— А как сюды придут за ним? Ты не подумала? — сдвинула брови Марфа. — Ты кого мне привела, — зыркнула на вдовку. — Ученицу я хотела, помощницу, а эта мной командует уж.
— Дай срок, — взмолилась Лушка. — Затянутся ранки, враз уйдёт.
— И сколько ж просишь?
— Неделю, мож, две. Помогать людям надобно.
— А я что ж по-твоему, токмо плохое делаю?
— Хорошая ты, баба Марфа, такой же быть хочу, — призналась Лушка. — Дорог он мне, пойми…
— Полюбовник что ль? — округлила ведьма глаза.
— Да об чём речь? — обиделась Лушка. — Жених сестры моей Ульяны, токмо не дали любви большой вместе быть. Разлучили. Продали сестрицу за зерно, пока сердце её от горя разрывалось.
— Так вот чей младенчик, — глянула на вдовку Марфа, усмехнувшись.
— Какой? — встрепенулась Лушка.
— Неделю тебе даю, — не ответила ведунья, к вопросу вернувшись. — Лечи своего Назара.
— Не мой он, — настаивала Лушка.
— Как скажешь, — согласилась Марфа.
— Беда у него есть, — решила сразу всё сказать. — Душа рвётся на части, любит сестру.
— И чего ж?
— Ты отворот знаешь, надобно человеку помочь. Не судьба им вместе быть, — поступила глаза Лушка.
— Ты что ль решила, кому судьба, а кому нет?
— Отец мой Касьян да мать Фёкла.
— Да знаю я, — отмахнулась ведунья. — Жила себе одна, горя не ведала, а тут одну спаси, второй помоги, третьему раны залечи.
— Добрая ты всё ж, Марфа, — улыбнулась вдовка, а та только рукой махнула.
Вернулась Лушка к Назару со снедью и мазью, что ведьма дала. Тот уж печь растопил. Тепло стало в доме, будто опять ожил.
— Сымай рубаху, мазать стану, — приказала, чуя, как щеки розоветь начинают. Только уверяла себя, что просто ж тело человечье, а не мужское. Стоит к нему спиной, хлеб из тряпицы достает, картошку положила, огурцов соленых. Баночку с мазью открыла, ударил в нос хвойный запах. Слышит позади шорох какой-то.
— Намажу, так жди время, сразу не одевайся.
Повернулась. Стоит пред ней Назар без рубахи спиной повёрнутый, а по телу укусы волчьи, что смотреть боязно. Сглотнула Лушка страх, подойти себя заставила. Коснулась пальцами мужчину впервые, странное ощущение. Только знахаркой будет, потом привыкнется, не такое ждёт.
— Что ведьма ответила на просьбу мою? — спросил Назар.
— Поможет, куды денется, — напускает на себя безразличье Лушка. — Погодь пару дней, будет всё.
Мажет девка снадобье толстым слоем, старается. Прошлась по спине.
— Съест меня любовь эта проклятая, — рычит Назар. — Спать не могу.
— Повертайся, — приказала, принимаясь грудь разглядывать. Нашла рану и коснуться боится, будто права на него не имеет. Сестрицын он. Токмо она тут не как девка на выданье, а как лекарка. Носом шмыгнула и аккуратно слой намазала.
Глядит Назар на нее сверху вниз, а Лушка глаза поднять боится. Оробела чего-то, будто и не она теперича тут стоит, а не знамо кто.
— Готово, — отвечает, отойти собираясь, только легла рука мужская на плечо.
— Чего? — сердце в груди стучит немыслимо, поднимает всё ж глаза.
— Так похожа, — не может взгляда от неё Назар отвесть. — Что ни есть — Улюшка.
Глядит на девку, а сам другую видит.
— Лукерья, — сдвигает брови девка, напускает на себя грозность, и ласкают её глаза Назара, пока внутренности у него на части рвутся.
— Благодарствую за снадобье, — все ж находит в себе силы Назар первым отойти.
— Поешь там, — кивает на стол Лушка, скрывая неловкость за словами. — Покойной ночи, завтра зайду.
Выбегает из избы, чуя, как заливается краснотой. Дурно ей отчего-то, будто вместе с касаньем боль свою ей передал. А она ломит, жжёт, выкручивает. Бежит Лушка в лес, слёзы по щекам растирает, и горько даже ей, что сталось с сестрой и её любимым.