— Мир твоему дому, хозяйка, — проговорила, входя и, смотря на красный угол, что расположился над долгой скамьей, трижды перекрестилась на иконы. Печь тут стояла слева от входа, и такую избу называли непряха. Потому как при работе на лавке правая рука упиралась в стену, потому как прясть надобно было напротив печи.
— И тебе здравствуй, — отозвалась Прасковья, останавливая колесо прялки. Смотрит прищуром, будто повинна перед ней Фёкла в чём. Рядом две девки работой заняты, а Назара не видать.
— Где сын твой? — вопрошает Фёкла.
— Об ком речь? — будто не ясно Прасковье.
— Ясно об ком, — не нравится такой приём несостоявшейся тёще, уж пожалела, что пришла.
— Ежели про Назара толкуешь, отцу помогать вызвался. Не знает ещё про то, что Ульку другому за зерно продали.
— Зла ты на язык, Прасковья, — шипит Фёкла. — Знаешь, что супротив мужа никто слова не скажет, вспомни, как ревела сама, когда упрашивала Глашку дохтору показать, а тот всё батюшку к вам таскал, пока девчонка Богу душу не отдала, — опять перекрестилась на иконы Фёкла. — Веровал, что Господь в горькие минуты не оставит, а всего-то надо было…
— Замолчи! — резко вскочила Прасковья так, что шерсть под ноги ссыпалась. — Неужто пришла горем моим меня попрекать? Не нужны такие гости, иди, куды шла.
— Думаешь, я тому рада, что девка моя глаза выплакивает? Хочу Зосима себе в зятья? Только бабья доля такая! Где Назар, говори, хочет с ним Улька попрощаться.
Сжала зубы Прасковья, размышляет, говорить али нет.
— Лодку они у Елизара чинят, — влезла старшая девка.
— Зачем? — ахнула Прасковья, на дочку смотря.
— Знашь, кака у них любовь! — качает девка головой.
Фёкла кивнула, без слов благодаря, и тут же выбежала. Есть ещё время передумать. А как узнает Касьян? И ей достанется. Вон Лушка до сих пор шёлковая ходит, потому что сидеть больно. Отходил-таки её отец.
Ноги всё ж донесли её до Елизара. А там и парня увидала. Кивает, мол, отойди. Удивился Назар на Фёклу глядя: что такое? Дело оставил и подошёл, пока отец ему в спину смотрит. Только в руке Назара инструмент зажат.
— Ты бы положил топорик, Назарушка, — не может от орудия глаз отвести Фёкла. Никак узнает от ней сейчас, да горе выйдет.
— С Улькой чего приключилось? — глаза широко смотрят, испуганно.
— Нет, — неуверенно качает головой Фёкла. — Живая, здоровая.
— А чего ж тады?
— Нельзя ей нынче из дому, отец наказ дал.
— Отчего ж такой наказ?
— Ты приходи завтра до петухов, всё сама тебе скажет, — решилась Фёкла. Боязно дочь пускать, только пусть хоть глоток свободы почует. Попрощается с парнем Касьян не даст ведь, не поймёт. А она проследит, побудет с ними. Так Улька завсегда благодарна ей будет.
— Ночью? — ахнул Назар.
— Только цыц, — шикнула на него Фёкла, глазами водя по сторонам. — Чтоб не прознал никто, иначе беде быть!
— Отчего ж тайна такая? — никак не поймёт парень, а топорик не отпускает.
— До петухов, — повторяет тихо Фёкла. — И смотри, никому, — приложила палец к губам. — Ежели сегодня не придёшь — вообще не приходи!
Сказала и бежать, только лапти сверкают. Прохудились, новые уж пора плести, эти почти две недели как ходют, сносились. Касьян хорошо плетёт, только нынче не до лаптей ему, надо бы Петьку просить, не хуже отца смастерит. Только зол на неё сынок, а чего она поделать с любовью его может? Ничего, поглядит-поглядит да как надобно для родных поступит.
Вошла в дом, а там её не только Ульянка с новостями ждёт, Касьян на жену зыркает из угла.
— Где была, когда велено за дочкой глядеть?
— Что ж мне теперь шагу из дома не сделать? — пытается Фёкла жар на щеках унять. — Гусят думаю у соседки вменять, гусочек завесть хочу.
— Ааа, — тянет Касьян, успокаиваясь. Хозяйством обживаться завсегда хорошо. — И на что менять?
— На муку, — продолжает врать Фёкла, да только далеко уж во лжи зашла, не остановиться.
Прищурился Касьян, в голове себе чего-то кумекая, но промолчал. А Улька на мать во все глаза смотрит, застыла, ищет, чтоб знак какой та подала. И кажется, будто всё ж Фёкла кивает. Забилось чаще сердце в груди девичьей, вот-вот выпрыгнет наружу, и улыбка сама на губы просится.
— Чего это? — не понимает Касьян, глядя, как Ульянка улыбается, и тут же на жену смотрит, пока та лапти снимает. — Чего так лыбится?
— А мне почём знать⁈ — сдвигает брови жена. — У ней и спроси.
— Полотенце, батюшка, ладно выходит. Радуюсь, — отозвалась дочка.