Он откатывает от стола свое кресло, сделав свободным большое пространств.
— Садись прямо передо мной, — выдает он.
Я мельком смотрю на его рабочий стол, облизываю нижнюю губу и спрашиваю:
— А ты не хочешь убрать эти документы сначала?
Он даже не шелохнулся.
— Нет.
— Ты хочешь, чтобы я их передвинула?
— Нет. Я хочу, чтобы ты выполнила мою команду, — говорит он с изысканной вежливостью.
Тьфу. Он заслуживает погибнуть ужасной смертью. Я встаю между ним и столом, и подпрыгиваю на гладкую поверхность. Невольно я быстро опускаю глаза вниз на его промежность — жесткий и заметно выпирающий под дорогой тканью брюк. Я тут же поднимаю глаза, он смеется холодно.
— Ты не пришла ко мне вчера, — мягко говорит он.
— Я... э... я... опьянела.
— Я слышал, — его глаза светятся обещанием и опасностью, мне нравится, это похоже на намек чего-то ужасного страшного и непостижимого. От этого я плохая девочка?
Пульс сильно учащается.
— Ну, ты же оставил шампанское в очень доступном месте, — объясняю я.
— Верно, — признается он.
— При том состоянии я могла бы что-нибудь сделать, — заключаю я.
Он берет мою правую лодыжку своими теплыми руками. Его прикосновение, как раскаленный шип, но я не дергаюсь и не реагирую. Я удерживаю ладони, словно они намертво приклеились к поверхности стола, по обе стороны от себя. С насмешливой улыбкой он снимает туфлю, она падает на пол. У него появляется полуулыбка.
— Да?
Это полуулыбка превращает мои внутренности в кашу, я даже чувствую, как лицо начинает краснеть. Его руки на моей лодыжке заставляют меня трепетать.
— Да, — хрипло шепчу я.
Он снимает с меня вторую туфлю.
— Например? — мурлычет он.
Господи! У меня мозги совершенно расплавились.
— Не знаю. Ну, наверное, невероятный минет.
Что-то мелькает в его глазах, он роняет туфлю.
— Это пригодится на будущее, но боюсь, мы русские ценим честность и держим свое слово. И если мы говорим, что будем где-то через час, мы обязательно там будем.
Я задумываюсь буквально на несколько секунд.
— Мы, американцы, тоже. И именно поэтому я сижу на этом гребанном столе без трусиков.
Он смотрит на меня пожирающими глазами, как будто я еда или добыча. Мне согревает сердце, что он услышал от меня, что американцы держат свое слово тоже.
Я соблазнительно улыбаюсь.
— Хммм... а еще я где-то слышала, что ты съел собственное сердце, — пусть знает, что я так легко не сдамся.
Он взрывается смехом, который просто льется из него, как масло из банки. Ровный, переливающийся, ослепительный.
— Ты не должна слушать сплетни, моя Далия. А теперь будь умницей, раздвинь ноги. Я хочу тебя трахнуть.
Я облизываю сухие губы.
— Вот так запросто?
— Э-э... да.
— И это всегда будет именно так?
Он удивленно поднимает брови.
— Как так?
— Так без эмоционально.
Он обдумывает.
— Думаю, да.
— Почему? Почему это должно быть настолько без эмоционально и безразлично?
Он плавно поводит плечами.
— Потому что мне так нравится.
Я тяжело сглатываю.
— А может потому, что ты боишься? — шепотом спрашиваю я.
Секунды проходят как-то оглушающе. Его глаза опасно поблескивают, и я вижу в глубине что-то чертовски адское, но вдруг он смеется.
— Боюсь чего, крошка? — мягко спрашивает он.
— Испытывать чувства.
— Чувства к тебе? — издевается он.
Я контролирую выражение своего лица, пытаясь не показать ему свое смущение.
— К любой женщине, — выплевываю я.
Он смотрит на меня с любопытством, явно заинтригованный.
— Что будет для тебя не настолько... без эмоционально?
— Может, если мы поцелуемся?
Выражение его лица не меняется.
— Давай. Поцелуй меня.
Я наклоняюсь вперед и тут же запах его одеколона окутывает меня. Пьянящий. Я опускаю руки на его широкие плечи, словно каменную мышечную массу. Приближаюсь к нему, его губы становятся все ближе. Черт, ну почему он такой шикарный?
Мое сердце бьется так громко, что он наверняка слышит его стук. Затаив дыхание, я тянусь в сторону его шеи, его тело становится абсолютно зажатым. Я чувствую пальцами, как напрягаются его мышцы и становятся совсем жесткими. Это не совсем та реакция, которую я собиралась получить в ответ, но по крайней мере, он хоть как-то реагирует, пусть и таким образом. Я утыкаюсь носом в бешено пульсирующую вену и нежно целую ее. Мягко, как невинный шепот бабочки.
Отодвинувшись от яростно бьющегося пульса, я прислоняюсь лбом к нему. Я поднимаю руки, чтобы взять его лицо в ладони, на ощупь его кожа похожа на шелк, я чувствую его тепло. Мои губы прислоняются к его, дыхания перемешиваются.
Смело настолько, как ягненок приближается к льву, наши губы соприкасаются.
Его губы мягкие и полные, на вкус пахнут кофе и чем-то завораживающим. Наслаждаясь его вкусом, я мягко и с намеком... углубляю поцелуй. Все мое тело наполняется теплом и эйфорией, от корней волос до кончиков пальцев на ногах. Тепло сочится прямо в сердце. О, Боже! Сколько времени прошло с тех пор, когда я чувствовала нечто такое? Тлеющий жар закручивается глубоко внутри.
И вдруг я понимаю.
Он не целует меня в ответ.
Я немного отстраняюсь назад, прекрасное тепло внутри меня испаряется, как туман в лучах утреннего солнца. Он остается до сих пор таким же зажатым и не отвечает на мой поцелуй. Я поднимаю взгляд и смотрю ему в глаза. Они смотрят на меня, как красивые, безжизненные камни.
— Теперь мы можем сделать то, что хочу я? — спрашивает он.
Это как пощечина. Он намеренно поставил меня в унизительное положение. Я опускаю руки и отстраняюсь от него подальше. Моя гордость смертельно ранена, внешне я в ярости.
— Думаю, к концу я возненавижу тебя, — ядовито выплевываю я.
— Снова ты об этом. Эмоции, — насмехается он.
Я сердито гляжу на него. Боже, я никогда не встречала такого мужчину, который бы вызывал у меня такое бешенство. Я хочу, расцарапать ногтями его наглую самодовольную рожу, и добавить еще один шрам к тому, что уже есть.
Совершенно спокойно он хватает мою блузку и разрывает. Пуговицы летят во все стороны.
— Какого хрена ты делаешь? — со злостью протестую я, автоматически прикрывая грудь руками, несмотря на то, что он уже видел мою голую грудь.
— Когда я рядом с тобой, мне всегда хочется сделать одно… изнасиловать тебя.
— Что, великому Зейну необходимо применять силу, принуждая женщину? — поддразниваю я его.
Его глаза поблескивают, кажется смешинками.
— Думаю, мы оба знаем, что тебя не нужно принуждать.
— Я согласилась добровольно, но теперь я передумала. Ты холодная бесчувственная скотина. Я не знаю, что я вообще в тебе нашла. Я больше не желают в этом участвовать. Вот так.
Он смеется, звук какой-то жесткий, совсем отличается от предыдущего его смеха.
— Похоть и страсть, фонтанируют и бьют через край, американская лиса. Ты не можешь просто так от этого отказаться.
— Ну, так я только что сделала это, — холодно говорю ему.
Он злобно улыбается.
— Тогда ты не будешь возражать, если я проведу эксперимент?
Я подозрительно смотрю на него.
— Что ты собираешься делать?
— Если ты не потеряешь голову в течение двух минут, то сможешь уйти из этого дома и никогда не возвращаться.
Я от удивления широко раскрываю глаза.
— Что?
— Ты слышала, — рычит он.
Две минуты. Я смогу продержаться две минуты, я не в таком отчаянном положении. Предупрежден значит вооружен. Я смогу сделать так же, как и он. Неважно, что я внутри чувствую, я останусь холодной и без чувственной. Бросаю взгляд на часы.
— Время пошло.
Он смотрит на свои часы.
— Не то чтобы я не доверял тебе. Но все же…
— Конечно, нет, — с кислой миной говорю я.
— Мое время, — говорит он.
Я выдавливаю: