Павел обходит меня сзади, явно намереваясь отодвинуть для меня стул. Я послушно сажусь, и чувствую как моих рук касаются тонкие пальцы. Мимолётно, едва ощутимо, невзначай. Однако я вздрагиваю всем телом в ответ на его прикосновение.
Он спокойно отходит от меня и садится за свой стул. Берет салфетку и расправляет ее на коленях.
Я невольно залюбовалась им. Красив очень. Точно такой же как и час назад. Вот только от смеющегося Павла не осталось и следа, он выглядит серьезным сердитым.
Он наливает в бокалы белое вино. И я впервые думаю о том, что выпить сейчас было бы хорошо.
Он открывает серебряную крышку своего блюда, я зеркально делаю то же самое. Он смотрит мне в глаза, я смотрю в ответ.
Он перемещает внимание на еду. Я тоже. Нужно поесть, иначе сил не будет вести эту молчаливую битву.
На блюде кусочек запеченной рыбы и жареная стручковая фасоль. Отлично, ничего жирного. Не сговариваясь мы молча едим. Но между работой ножа и вилки слышу как Павел злобно сопит и посматривает в мою сторону.
— Даже не спросишь? — Он не выдерживает первым.
— А можно?
— Можно.
— Почему было так важно, чтобы я пришла в этом платье?
Боюсь что слово платье прозвучало немного брезгливо. Да и ответа его боюсь, если честно.
— Тебе настолько не понравилось платье? Или то, что ты под ним совсем голая?
Я сглатываю слюну и заливаюсь краской уже в который раз. Он же продолжает орудовать вилкой и ножом как ни в чем не бывало.
— Мне не понравилось ни платье, ни отсутствие белья. Если честно.
Неужели так сложно понять, что мне неприятно находиться в таком виде.
— А твое тело говорит о другом. — Сказал с улыбкой посмотрев на острые пики.
Ох не сорваться бы, как же он меня бесит этой манерой поведения.
И кажется… возбуждает…
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Маргарита, я привык к тому, что в этом доме все принадлежит и подчиняется мне. Люди которые на меня работают в том числе. А значит и ты. — он молча внимательно смотрит в глаза и продолжает — Ты. Тоже. Принадлежишь. Мне.
Он отрезает и подцепляет вилкой новый кусочек рыбы и продолжает: — Платье и отсутствие белья — это моя проверка. Я должен знать, на что ты ради меня готова.
Я снова сглотнула слюну. Есть расхотелось совсем. Если это проверка, то получается я ее не прошла?
— Я не прошла проверку? — говорю испугано.
— О нет. Вернее ни нет, и ни да. Если бы я обнаружил под халатом другую одежду или это платье и наличие белья — тебя бы уже здесь не было. — Но ты подошла к вопросу креативно. Это мне в тебе понравилось. Поэтому я просто придумаю тебе наказание, которое ты выполнить за свою провинность.
Интересно я ещё жива или уже умерла? При слове наказание на его губах заиграла хищная улыбка и стало действительно страшно.
Он точно придумает. Ещё как. Остаётся только надеяться, что моя честь и достоинство при этом не пострадает.
Блин, да он точно маньяк. Какая же я дура, что подписала этот договор. Я даже уйти от него по собственному желанию не могу.
— Наказание я придумаю позже. Это подождёт. А пока выпьем за наши трудовые отношения. — он с улыбкой протягивает свой бокал к моему.
Я машинально ударяю своим бокалом и прислушиваясь к красивому перезвону стекла. Делаю глоток и прикрываю глаза от удовольствия.
Мне хочется отпустить все паскудные мысли, которые роем летают в моей голове. Утопить всю гнетущую нервозность ситуации в глотке этого вина. Хочется спрятаться и сказать «я в домике». А не сидеть перед этим невозможным мужчиной в полуголом виде, без белья и с его манией прямого подчинения.
А еще понимаю, что устала. Слишком много всего для одного дня. События идут одно за другим. реальность меняется и внутри тоже что-то щелкает.
Открываю глаза и вижу изучающий внимательный взгляд омута его черных глаз. Он молчит, красивые губы изогнула снисходительная улыбка. Смотрит, изучает, интересуется.
Мне становится неловко. И я открываю рот, чтобы хоть что-то сказать, нарушить тишину момента, которая становится уж очень интимной. Кажется, что между нами летают искры, прямо через стол и все эти закуски.
Он — такой расслабленный, явно играет со мной как кот с мышкой. Я — такая зажатая, чувствующая себя некомфортно в этой одежде и этой среде. Ему нравится, вижу по глазам. Он здесь царь, он здесь повелитель, по-другому в его жизни не может быть. Все остальное — ширма, игрушка, чтобы было нескучно скоротать свою бесконечность.