– Обед-то у нас уже наверняка остыл, – пробормотала заплетающимся языком Ирина.
– Ну и пусть, так съедим! – вторил ей Петр, так и не поднимаясь с пола.
Ирина никак не могла понять, как, каким образом Петр всегда угадывал ее желания. Вот и сейчас, когда она увидела его входящего во двор, с напряженными от тяжести бугристыми мышцами, влажного от пота, жажда любви охватила ее с такой неукротимой силой, что она едва справлялась с собой. И теперь, когда все так сильно и ярко закончилось, именно такого поцелуя она хотела. Петр, словно ему не более двадцати пяти, упруго вскочил на ноги и, протянув руку, помог подняться Ирине. По его самодовольной улыбке она поняла, что придется идти и надевать на себя что-то другое, от сарафана остались лишь воспоминания. «А вот и не пойду, пусть ему будет стыдно за собственную неаккуратность!» – подумала она и с вызовом посмотрела на улыбающуюся, дочерна загорелую физиономию мужа. Петр неожиданно рассмеялся и вдруг снова крепко обнял Ирину.
– Я тебя люблю! – медленно, подчеркивая каждое слово, сказал он ей прямо в ухо и осторожно поцеловал в мочку, так, что желание с новой силой захлестнуло ее.
Обед все же пришлось разогревать. Хотя теперь он походил больше на ранний ужин. Раньше Ирина даже не догадывалась, что встречаются мужчины с таким необузданным темпераментом, но, выйдя замуж за Петра, она поняла, что вся ее прошлая жизнь – ничто по сравнению с тем, что ей предстоит испытывать всякий раз во время близости с этим неукротимым и в то же время бесконечно нежным мужчиной, ее мужем.
На следующий день Петр действительно прокатил Ирину на катере. Там еще не было внутренней отделки, повсюду торчало какое-то железо, даже кресло у штурвала отсутствовало, но бывший патрульный пограничный катер бодро разрезал волну острым форштевнем и развивал просто немыслимую скорость. Промчавшись по лиману, Петр направил свой кораблик к косе. Подойдя почти вплотную к берегу, он заглушил мотор и, выскочив в прохладную, еще не успевшую согреться воду, на руках перенес Ирину на берег. На косу накатывались пенистые штормовые волны. Ветер завывал. Брызги стояли стеной. Петр прижал к себе Ирину, и они долго смотрели на бушующее море, на мечущихся над волнами чаек. Жизнь для них начиналась сначала, и так будет каждый день. Снова и снова они будут узнавать друг друга, всякий раз влюбляясь заново, и в этом бесконечном повторении сосредоточился весь смысл их существования.
Бронислав позвонил днем, когда Таня даже не ожидала его звонка. Заявил, что скоро приедет, потом так же неожиданно, не дожидаясь ответа, отключился. Действительно, не прошло и получаса, как во дворе остановилась машина. Татьяна, выглянув в окно, увидела его, выходящего из скромного «гольфа». Все же он был очень красив, ее сын. Высокий, подтянутый, он совершенно не был похож на своего отца, и это обстоятельство в очередной раз порадовало Таню.
Щелкнул, открываясь, замок, и сын вошел в квартиру, в которой вырос, провел почти всю жизнь.
– Привет, мать! Чай мне сделай, – прямо с порога заявил сын.
– Может, я приготовлю что-нибудь? – непривычно робко спросила Татьяна.
– Нет! Чай, бутерброды, если есть – сгущенка! – отрезал он.
– Хорошо, сейчас все будет готово! – Таня направилась на кухню, пока Бронислав раздевался в прихожей.
– Слушай, мать, думаю, тебе после этой свистопляски с разводом необходимо поехать отдохнуть, развеяться! – сказал сын, устраиваясь за столом. – Словом, у меня такое предложение: я метнусь по фирмам, посмотрю, что у них есть на ближайшее время, и отправлю тебя куда-нибудь к морю! Как ты на это смотришь?
– Да не хочу я! Зачем это нужно? – возразила Татьяна.
– Ты не спеши, подумай! Здесь тебя ничто не держит. Стресс ты получила серьезный, самое время поправить здоровье и отдохнуть. Ты когда последний раз в море купалась? Забыла? Вот и я тоже забыл.
– Но я не готова, у меня даже ехать не в чем.
– А ты и не завтра уезжаешь. Я сказал – на ближайшее время, но это не значит, что сегодня.
– Все равно я не готова.
– Успеешь подготовиться, если что, я помогу.
– А как ты отнесся к тому, что отец ушел?
– Тебе правду или так, чтобы не обидеть?
– Естественно, правду.
– Знаешь, мать, я знал, что это рано или поздно случится. Пока я жил с вами, он не уходил. Но стоило мне переехать, он сразу же почувствовал себя… нет, не свободным! Как бы это точнее сказать? Словом, с него спала та ответственность, за тебя, за меня, за ту иллюзию семьи, что вы оба так упорно создавали.
– Неправда! У нас была семья, а он ее разрушил.
– Пойми, мать, не было семьи! Единственным связующим звеном здесь был я! Не стало меня – и разом все рухнуло. Разве не так? Если бы я ушел в восемнадцать, то и вы бы разбежались сразу же! Я же прекрасно видел, как тяжело вам обоим было. Теперь вы оба свободны. Это к лучшему.