Квинт нахмурился. Какая участь ждала его? Гипс с руки до сих пор не сняли, однако он чувствовал, что плечо заживало — боль больше не мучила по ночам.
Посадят ли его в тюрьму? Или казнят? Казалось, будущее не предвещало ничего хорошего.
Квинт бросил взгляд в окно. Внутренний двор со всех сторон закрывали высокие крепкие стены здания. В каждом их углу ярко светили жар-камни. Мальчишки под руководством мастеров все двенадцать потестатемов боролись друг с другом. Под их ногами приятно поскрипывал снежно-белый песок. Квинт любил засыпать под звуки борьбы служек. Как тепло становилось от мысли, что в скором времени эти юноши станут опорой Безымянного Короля. Они будут следить за порядком. Одни из них станут министрами религии, другие — преторами-демортиуусами. А кому-то судьба дарует и более высшие конфессиональные чины.
Щелкнул замок, дверь распахнулась. На пороге появился мальчонка хакима десяти в просторной белой тоге. В руках он держал поднос с жирной похлебкой, фоенумной лепешкой и кувшином воды. За его спиной стоял мастер — высокий, крепко сложенный блондин с бородкой-клинышком. В отличие от ученика он был одет в белые кожаные штаны, серую робу с длинными широкими рукавами и искусно украшенный священными письменами табард.
Квинт поклонился пришедшим, не сводя с них взгляд.
— Король бессмертен, — сказал он как можно спокойнее. Жилка на шее часто-часто забилась.
Служка и мастер не проронили ни слова. Мальчик положил поднос на стол и собирался уже уходить, когда Квинт крепко сжал его плечи.
— Постой-ка.
Парнишка уставился в пол. Лицо залилось краской.
— Исхак, подойди ко мне, — сказал мастер.
Квинт не отпустил служку:
— Я хочу с вами поговорить, — обратился он уже к блондину. — Всего лишь несколько слов. Пожалуйста!
Мастер кивнул, зашел в камеру, а затем врезал кулаком Квинту в нос. Перед глазами вспыхнули звезды. Ноги подогнулись. Квинт осел на пол. Перед глазами задвоилось. Удар оказался такой силы, что загудела голова.
«Я это заслужил».
Мастер вывел служку из помещения, захлопнул за собой дверь. Щелкнул замок.
Растерев кровь по лицу, Квинт закрыл глаза, собирая мысли в кучу. Безымянный Король так и не простил его. Видимо, теперь придется провести остаток анимамов в тюрьме. Однако что-то не сходится. Зачем лечить его, если можно было бросить умирать на мраморных плитах в большом зале королевского замка? Зачем запирать в здании старейшин? Квинт чувствовал себя слишком погано для поиска ответов. Он не жалел себя. Напротив — проклинал каждый анимам. Ему было стыдно перед умершими родственниками. Отец и мать говорили, что его ждет большое будущее. Как же они ошибались! Он с мазохистским удовольствием выискивал свои недостатки и убеждал себя, что жалок и ничтожен. Ему надо было убирать дерьмо за юментскими бедняками, а не считать золотые таланты в казне!
«Я пустое место».
Встав с грязного пола, Квинт доковылял до стола, схватил фоенумную лепешку и с жадностью впился в мягкое печеное тесто. Перед мысленным взором возникла мать. Она с укором смотрела на него, всем своим видом показывая недовольство.
«Прости, мама. Я не оправдал твоих надежд».
Чтобы хоть как-то успокоиться, Квинт посмотрел в окно. Мальчишка-демортиуус в черной тоге отбивался длинным костяным шестом от трех обычных служек с острыми горгонионами. По лицам юношей было видно, что они боялись ненароком поранить щитами противника и дрались не в полную силу. Мастер, следивший за боем, громко орал на них.
По левую сторону от Квинта раздалось тихое чавканье. Он вздрогнул, повернул голову на звук. В углу камеры поблескивали хитином рой жуков хунфусе. Насекомые прогрызли в песчаной стене ходы в полпальца в диаметре и теперь кучками ползали по полу в поисках еды. От одного их вида к горлу подкатывал противный комок: четыре пары лапок с острыми, покрытыми гнойным ядом крючьями, массивное цилиндрическое тельце, на котором висели прозрачные яйца (если приглядеться, то можно было разглядеть зеленые нити личинок), головка с десятком глаз.
Квинт брезгливо поморщился и машинально отошел в другой конец камеры. Не хотелось даже приближаться к ненавистным хунфусе. А что если Безымянный Король специально посадил его в камеру с ядовитыми жуками? Всего лишь пять укусов — и сознание затуманивается. Шесть укусов — несчастному будет казаться, что вместо крови у него заструился жидкий лед. Семь — мучительная долгая смерть.
Стараясь не думать о жуках, Квинт попытался сосредоточиться на том, где он совершил ошибку, приведшую к таким тяжелым последствиям. Подобные мысли помогут ему собраться и отринуть эмоции. По Юменте бродили слухи, что он любит мальчиков. Подобные лживые сплетни распускали его злопыхатели из министерств. В отличие от многих он не брал взятки и работал честно. Так может, казну специально разграбили, чтобы подставить его? К тому же наверняка Безымянный Король знал и про слухи. Главный дворцовый министр — трахальщик мальчиков! Подумать только! Да еще этот дурень на совете поставил себя выше бога!
Квинт коснулся спиной холодной стены. Ему, конечно же, нравились девушки, а не фаллосы. И много хакима он оставался одиноким из-за тяжелой и несчастной любви к жене одного богатого торговца. Даже мать, когда была еще жива, не знала ничего про эту историю. Квинт даже в мыслях боялся возвращаться к той женщине. Да и зачем? Она была замужем уже тогда. А он был юн и глуп. Дурак! Идиот! Он доверился ей, а она предала…
Перед мысленным взором возник отец: нахмуренные, ровные, как шнурки, брови, массивный, чуть выпирающий подбородок, искривленные жуткой гримасой губы. Квинт опустил голову. Он, как две капли воды, походил на него. Но в отличие от отца не обладал сильной выдержкой и острым умом. Глава семейства мог заниматься одновременно несколькими делами, словно древний герой Менеон. За что бы он не брался — всё получалось. Квинт же был бледной тенью отца: нерешительный и рефлексирующий. В детстве приходилось часто проводить анимамы дома из-за болезней. Однажды он даже чуть не умер от белой смерти! Лишь удача и милость богов спасли его.
«Я слабак. Я не достоин жить».
Квинт так сильно сжал костяшки пальцев, что те побелели. Он заставил себя приблизиться к жукам. Хунфусе, почуяв человеческую плоть, запищали и зашевелились на полу с умопомрачительной скоростью. Некоторые из них теряли яйца с личинками и верещали еще сильнее, чем их собратья. Квинт зажал уши.
«Убейте меня! Я хочу сдохнуть!»
Вслед за отцом в воображении возник дед. Старик обладал суровым лицом, темным от бесчисленных венерандских морозов и ледяных ветров. Глубокие морщины иссекали кожу. Однако под нависшими седыми бровями горел огонь отваги. Дед всегда был опорой для Квинта в детстве. Именно он заставлял его закаляться холодной водой, заставлял каждый анимам много и усиленно тренироваться. Старика заботило не только физическое состояние внука, но и духовное. Маленькому Квинту приходилось тратить вечера на изучение «Божественной диалектики» Корнелия Публия, «Геометрии» Луция Агенобарда и других книжек. Без помощи деда он умер бы в детстве.
«Я предал семью. Не смог оправдать надежд».
Крича от ярости, Квинт принялся топтать жуков. Удивительно, но хунфусе не атаковали его и старались спрятаться в норах на стене. В камере запахло едкой желтой кровью насекомых. Прозрачные яйца с личинками со смачным хрустом лопались, окропляя пол какой-то черной вязкой гадостью. Через несколько мгновений хунфусе спрятались в норах. Квинт тяжело дышал и внимательно смотрел в угол стены, выслеживая маленьких тварей.
Когда гнев спал, он вернулся к столу, чтобы немного перекусить.
За дверью загрохотали тяжелые сапоги мастера, затем дверь затряслась от ударов кулаком.
— Время сна! — гаркнул дежурный.
Жар-камни, шипя, тут же потухли. Камера погрузилась во тьму. Квинт на кровати повернулся к стене спиной, держась за больное плечо здоровой рукой. Спать не хотелось. Миллионы мыслей кружились в тесном черепе, не давая сосредоточиться на чем-то конкретном. Весь сегодняшний анимам Квинт вспоминал прошлое, имена и лица давних врагов, пытался понять, кто мог его предать. Порой казалось, что он сошел с ума. То из груди вырывался радостный беспричинный смех, то глаза заволакивали слезы. Мозг же лихорадочно продолжал работать. Квинт пытался объяснить самому себе, что не стоит ни о чем думать — впереди ждала лишь казнь или тюрьма. Однако поделать с собой он ничего не мог.