— Авла тоже поправится, — дружелюбно, с обаятельной улыбкой, произнес кудбирион. — Вот увидишь, друг.
— Немерий, я хотел тебе сказать…
Глубоков вздохнув, Тиберий попытался было выдавить из себя правду про девушку, когда вопль, полный неподдельной радости, резанул по ушам.
— Дагул! Упавший дагул Сир!
Время остановилось для всех членов экспедиции. В тот момент их сердца замерли при виде колоссальных размеров существа. Узкая расселина вмиг сменилась необъятной долиной, укрытой цепью высоких гор. А в центре этой долины был бог. Тот, которому они молились, дабы получить толику удачи детям и женам. Тот, которого они задабривали жертвами. Тот, который откусил себе лапу, дабы спасти людей от тварей ночи.
Сердце Тиберия пронзило холодом, словно кто-то воткнул в него ледяной нож. Он пытался осознать, кто предстал перед ним, но мозг отказывался служить. До поверженного бога было, конечно, очень далеко, однако из-за невероятных размеров тот казался так близко, протяни руку — и коснешься сияющих белым светом чешуек.
Старый бог лежал на каменных валунах, присыпанный снегом, и усмехался безгубой ухмылкой. Его идеально круглые, как золотые монеты, глаза с вертикальными зрачками наливались кровью, и было сложно понять — светились ли они жизнью? Порванные кожистые крылья распластывались по долине и звенели, как железные, от каждого порыва ветра.
Палангаи опускались на колени и шептали молитвы. Тиберий соскочил с саней и тоже упал ниц перед дагулом. Он не верил, что богам было дело до просьб и восхвалений людей. Для них все жители Мезармоута — всего лишь снежинки, чья жизнь быстротечна. Но он не мог с собой ничего поделать. Лишь от одной мысли о близости упавшего ящера сердце билось чаще.
Воины синхронно выкрикивали слова молитвы и раскачивались из стороны в сторону.
— БОГОЧЕЛОВЕК, ПОЖЕРТВОВАВШИЙ ИМЕНЕМ РАДИ ДУШ ЛЮДСКИХ…
Вместе с их словами из ртов вырывался пар, который моментально превращался в облачка ледяных кристаллов.
— ПРОСИМ ТЕБЯ УКАЗАТЬ ИСТИННЫЙ ПУТЬ, ИБО МЫ ОТПРАВИЛИСЬ ДОРОГОЙ ТЬМЫ…
Тиберий поначалу боялся ошибиться и испортить молитву, однако постепенно страх исчез, на место ему пришло спокойствие и уверенность, что старейшина заблуждался. Никакая тварь была неспособна подобраться к упавшему ящеру.
— О СОЗДАТЕЛЬ МИРА И ЗВЕЗД, СЖАЛЬСЯ НАД НАМИ И ЗАЩИТИ ОТ НЕПРАВДЫ И БОЛИ…
Все члены экспедиции сейчас озвучивали не только надежды на скорое возвращение, но и делились друг с другом болью своих сердец.
— ПУСТЬ ДАГУЛЫ, СЛУГИ И ПОМОЩНИКИ ТВОИ, ОДАРЯТ НАС МИЛОСТЬЮ И ЛЮБОВЬЮ…
Повысив голос, Тиберий сжал кулаки. Тоска терзала его, глубокая, как норы монстров-червей. Все что хотелось сейчас, так это хоть на мгновение увидеть детей и услышать их нежно любимые голоса. Хоть на мгновение узнать, как они там, в Венерандуме, без него. Скучают ли?
— И ТВОЙ БОЖЕСТВЕННЫЙ СВЕТ ПРОГОНИТ ТВАРЕЙ БЕЗДНЫ!
Странная тишина окутала людей, накрыла выход из ущелья и долину. Палангаи неотрывно глядели на упавшего дагула, наивно веря, что их молитва сможет вернуть Сира в небеса. Но перкуты сменялись перкутами, а ничего не происходило. В чернильных небесах сияли колкие звезды; дул пронизывающий ветер; ярко полыхал огонь в сосудах; поверженный бог не шевелился, лишь противно звенели гигантские кожистые крылья.
Тиберий был первым, кто нашел в себе силы подняться. Ноги плохо слушались его, в ушах гудело после короткой молитвы. От цепкого взгляда не ускользало, как опускались плечи воинов, как надежда на чудо растворялась в ночи.
Что-то изменилось во всех них. Бесповоротно, раз и навсегда.
— Привал! — выдавил из себя Тиберий. Голос был слабым и хриплым. — Нам всем нужно отдохнуть. Завтра мы коснемся чешуи дагула…
Глава четырнадцатая. Безымянный Король
Я бросил взгляд на стопку свитков и книг на столе, тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла. Анимам только начался, а сил уже не было. Веки слипались, в голове вертелись неясные образы, мысли вязли. Чтобы хоть как-то успокоиться, надавил пальцами на глаза. Слабая боль немного привела в чувство, однако желание разбираться с книгами не появилось. Дагулы меня дери! Ведь давно уже пора изучить биографии Фертора, Грациана и Агенобарда! И каждый раз откладываю…
— Ваше Высочество, вам опять плохо?
Мастер Гуфран попытался сесть в кровати, но как только рука легла на подушку, лицо исказила гримаса боли.
— Прекрати, учитель! — воскликнул я и поднялся. — Тебе надо отдыхать. Швы разойдутся.
Во время битвы с лжепророками у ворот витамов мастеру удалось выжить. Его тело обнаружили под десятком трупов палангаев. Хотя меня не покидало чувство, что Гектор не проткнул гладиусом учителя, как дегена вертелом, специально. Убийца Врагов играл со мной. Каждым поступком словно говорил: смотри, твоя жизнь в моих руках.
Я подошел к кровати, взял с тумбочки графин, налил воды в кубок и поднес его к губам Гуфрана. Благодарно кивнув, мастер принялся жадно пить. Я затаил дыхание, глядя, как задвигался его кадык. Взгляд, несмотря на все мои старания, всё равно падал на шрам, изуродовавший левую часть лица учителя. Глаз затянула молочная пелена, из-за грубого рубца губы искривились в противной полуулыбке. Я не мог поверить, что мастеру вообще можно было нанести рану. Тот всегда двигался быстрее любого воина, гладиус в его руках превращался в смертоносный вихрь.
А потом вспомнил, как Гектор без особого труда расправился с претором-демортиуусом, и к горлу подступил противный комок.
Гуфран оторвался от кубка, благодарно кивнул. Несколько капель слетело с губ, повисли на подбородке.
— Спасибо, Ваше Высочество, вы так добры к человеку, который давно заслуживает смерти.
Я скривился, посмотрел на руки мастера. Вероотступники насквозь проткнули их в нескольких местах: длинные рубцы изгибались чуть выше локтя и кистей. Лезвие рассекло кости, словно бумагу. Врачеватель говорил, что, когда мастера нашли, то руки того держались на тонких ниточках кожи. Лишь благодаря мастерству старейшины Димира удалось срастить кости.
— Не говори глупостей, Гуфран. Ты сделал все, что смог, — сказал я и широко улыбнулся. — Надо благодарить дагулов за твое спасение. После того, как расправимся с лжепророками, тебе придется учить боевому искусству палангаев и будущих кудбирионов.
Учитель с огромным трудом поднес дрожащие руки к глазам. Его покрасневшее лицо покрылось испариной.
— Я не могу двигать ими, Ваше Высочество. Боюсь, больше никогда не получится взять гладиус.
— Ловкость вернется, — сказал я как можно увереннее. — Нужно лишь время. Через несколько менсе ты будешь биться лучше меня.
Старейшина Димир не обещал, что кости правильно срастутся. Возможно, мастер навсегда останется калекой. Однако нельзя тому давать повод раскисать! В любом случае он столько знает о военном искусстве, сколько ни один человек в Мезармоуте. Тяжело вздохнув, я поднялся с кровати и принялся шагами мерять комнату.
Как только Гуфрана обнаружили живым возле ворот копателей, приказал его положить в моих покоях. Старейшина долго сопротивлялся, говорил что-то про возможную заразу, про невыносимые крики больного, но я настоял на своем. Главная комната прежней хозяйки дома просторная, места здесь хватит на десять человек. Все равно чувствую себя здесь одному некомфортно.
— Ваше Высочество, простите меня.
В здоровом глазе мастера заблестели слезы. Я с силой сжал кулаки. Больше всего не мог терпеть, когда Гуфран пытался объяснить причину своей неудачи. В эти перкуты он выглядел как жалкий раб, а не искусный и храбрый боец.
— Давай не сейчас, — сказал я. — Нам надо разобраться с книгами. Глава лжепророков говорил что-то про биографии Агенобарда и Грациана.
Учитель рукавом вытер влагу из глаз, тяжело вздохнул и часто закивал. После ранения он мало напоминал себя прежнего: слова с огромнейшим трудом выходили из него, словно ему приходилось делать неимоверные усилия, дабы заставить горло издавать звуки, взгляд потух. Жалкая копия себя. Большую часть анимама мастер пялился в расписной потолок и наматывал сопли на кулак.