— «Вихрь ужаса», — глухо, глядя в пол, произнес Дан. И, вскинув глаза, уже громче добавил: — «Проклятье асассина» — это «вихрь ужаса», я прав, магистр?
Верховный маг едва заметно качнул головой:
— Я слышал о «проклятии асассина», но специально не изучал, поэтому не могу с уверенностью утверждать, что это оно. В том, что господин белль Канто подвергся действию Rha'el verite, сомнений нет. Мне уже доводилось сталкиваться с последствиями этого заклинания.
— Да что это такое? — спросила я, и против воли в голосе прозвенели жалобные нотки.
— Rha'el verite, или «вихрь ужаса» в переводе на всеобщий, это одно из высших заклинаний школы Воды, — пояснил магистр Астэри. — Оно вызывает у объекта приступ сильнейшего немотивированного страха, и организм начинает реагировать соответствующим образом: повышается артериальное давление, надпочечники резко увеличивают выработку адреналина, учащается дыхание и сердцебиение. Это естественные процессы, но в случае действия заклинания их интенсивность превышает те пределы, к которым приспособлен организм. Как правило, у жертв Rha'el verite не выдерживает сердце, но у господина белль Канто была предрасположенность к инсульту.
— Каков прогноз? — нетерпеливо спросил Дан.
— Пока затрудняюсь ответить. Если бы речь шла об обычном пациенте, я бы сказал, что прогноз благоприятный: у меня есть опыт подобных операций. Но господин белль Канто до сих пор пребывает в состоянии комы. Возможно, это специфика организма кхаш-ти или как-то связано с особенностями его перемещения сюда. Не знаю. Объективных причин я не вижу. Будем наблюдать.
Повисла тяжелая пауза.
— Учитель, вам необходимо отдохнуть, — негромко, но настойчиво напомнил Кайрис. — Идемте.
Магистр Астэри с трудом, опираясь на руку ученика, поднялся. Повернулся к Дану:
— Я зайду вечером. Надеюсь, вы понимаете, что вам необходим строгий постельный режим?
— Разумеется, магистр. Не волнуйтесь.
Вечером Дану было позволено перебраться в свою комнату. Подозреваю, что верховный маг с удовольствием оставил бы его в клинике еще на пару суток, но Жене, как особо тяжелому пациенту, требовался полный покой.
Я регулярно навещала Женьку. Смотрела на бледное неподвижное лицо — сейчас он выглядел совсем мальчишкой, едва ли старше двадцати. Выслушивала неизменный вердикт: «Состояние стабильное. Улучшений нет.» Я видела в этом добрый знак (то ли из природной склонности к оптимизму, то ли потому что иначе все теряло смысл): пусть пока «улучшений нет», но ведь и ухудшений тоже, а значит — есть время, и магистр обязательно что-нибудь придумает.
Зато Дан быстро шел на поправку: Эль-Кортис, тот самый эльф, что осматривал меня в клинике, оказался отменным врачом.
Уже через три дня Дан чувствовал себя достаточно бодрым, чтобы отправиться вместе со мной к Косте.
— Господин Литовцев не появлялся, — огорчил нас Рами.
Как полагается радушному дворецкому, он предложил гостям хозяина чаю, но Дан угрюмо бросил:
— Идемте, Юлия. Мы зря сюда пришли. Если будут важные новости, Костя даст знать. У него есть доступ во дворец.
Я деликатно не стала напоминать, что визит к Косте — это была его идея. Дан вообще с самого утра вел себя странно: то впадал в задумчивое оцепенение, то, напротив, принимался нервно расхаживать по комнате. Подходил к двери, словно собираясь куда-то идти, потом передумывал — и снова садился в кресло. Несколько раз я ловила на себе его тяжелый взгляд.
— Дан, вам плохо? — не выдержала я, когда мы вернулись во дворец. — Позвать магистра?
— Не нужно, — он помолчал, собираясь с мыслями, и неохотно признался: — У меня плохое предчувствие. Насчет Жени.
Я хотела скептически заметить, что у меня никаких предчувствий нет, — и осеклась. Вспомнила: утром я действительно проснулась с ощущением какого-то муторно-тревожного сна. Вот только с Женькой он связан не был…
— Вы уверены, что это именно предчувствие, а не осложнения после сотрясения мозга? — забеспокоилась я. — Я читала, что такое бывает. Давайте все-таки сходим к магистру Астэри?
— Давайте, — неожиданно легко согласился Дан. — Я буду рад убедиться, что это просто повышенная мнительность.
…В клинику нас не пустили.
— Архимагистр занят, — отрезал Кайрис, преграждая нам дорогу.
— А к Жене мы можем зайти?
— Нет.
И вот тут меня накрыло. Не знаю, было ли это мистическое «предчувствие» или я по лицу полуэльфа догадалась, что все плохо… Защемило под ребрами, и ноги внезапно ослабели. Я в панике схватила Дана за руку.
— Женька ведь не может умереть, правда? — я бросила на Дана умоляющий взгляд, словно он был богом, способным вмешаться в происходящее.
Но Дан смотрел сквозь меня пустыми стеклянными глазами.
Устыдившись внезапного порыва, я отпустила его руку — она безвольно упала вниз. Кажется, он этого просто не заметил.
— Почему я не могу поменяться с ним местами! — вырвалось у меня в отчаянии.
— Вы бредите, Юлия, — зло процедил Дан.
Потом резко развернулся и, не оборачиваясь, вышел из клиники.
Я не стала его догонять.
Половину ночи я пролежала без сна, и потолок над моей головой фантасмагорично изгибался в пелене слез. Горячие капли набухали в глазницах и беззвучно скатывались по вискам.
Как ни странно, плакала я вовсе не о Женьке — напротив, я старательно отгоняла от себя любые мысли о нем, вдруг сделавшись до ужаса суеверной. Казалось, если я стану убеждать себя в том, что с моим другом все будет хорошо, грозные высшие силы могут наказать меня за дерзость. А если начну скорбеть о нем раньше времени — накличу беду.
Я думала про Дана. Его поступок почему-то отдавался в сердце щемящей, почти детской обидой. Небо свидетель, я не искала его дружбы. Но мне порой казалось, что Дан относится ко мне с симпатией, вполне искренней, разве что чуточку снисходительной: так любят детей, прощая им капризы и шалости. Умник сказал, что я опять клюнула на свою излюбленную приманку и чересчур увлеклась ролью непутевой младшей сестренки. Ладно, пусть так, ну и что? Я никогда не злоупотребляла расположением Дана. Не требовала поблажек и привилегий, не искала защиты, не просила подставить плечо — кроме той ночи в лесу, когда это получилось само собой. Сегодня — единственный раз, когда мне действительно понадобился кто-то сильный и мудрый… да черт с ней, с мудростью — просто друг, который мог бы сказать: все будет хорошо, давай верить вместе. И именно сегодня Дан оттолкнул меня с досадой и ожесточением, как отмахиваются… даже не от надоедливого ребенка, а от глупого кутенка, который не вовремя вздумал ластиться к хозяину. Это было обидно, непонятно… и неожиданно больно.
В конце концов усталость и напряжение взяли свое: так, не вытирая слез, я уплыла в дрему. А трудолюбивое подсознание, продолжавшее даже во сне обдумывать неприятную тему, с готовностью явило мне очередной кошмарец.
…Я по-прежнему лежу в своей кровати. В изножье, чуть сбоку, застыла мужская фигура.
«Кто вы?» — спрашиваю я, не открывая рта.
Страха почему-то нет.
Мужчина молча делает шаг вперед, и свет ущербного месяца падает на его лицо. Вереск.
«Ты вернулся. Я знала.»
Мои губы не шевелятся, но он, кажется, понимает. Склоняется ко мне и с нежностью проводит пальцами по щеке.
Я улыбаюсь неподвижными губами: «Не уходи».
Но он выпрямляется, и я понимаю: это не Вереск. Это Дан. (Мимоходом удивляюсь: как я могла так ошибиться? Они ведь совсем не похожи. Наверное, все дело в одежде: у Вереска была такая же черная рубашка, и носил он ее точно так же, не застегивая две верхние пуговицы.) В его руке холодно поблескивает найрунг.
Мне все еще не страшно. Скорее любопытно: что будет дальше?
Лицо Дана спокойно и сосредоточено, только из закушенной губы стекает тонкая струйка крови. Мне становится жаль его.