— В комнате Юлии.
Когда мои глаза привыкли к темноте, я нашла выключатель светильника, и комнату залил мягкий свет.
— Располагайтесь. Чувствуйте себя как дома.
— Ты не обижайся, но мы уже уходим, — сказала Нимроэль, обнимая вампира за талию.
И прежде, чем я успела возмутиться, эльфийка исчезла, заговорщицки подмигнув мне на прощание. Ну не подло ли с ее стороны — свалить как раз тогда, когда мне до чертиков страшно оставаться наедине с Даном? Улыбка клыкастого красавчика — это и есть цена женской дружбы?
«Глупая, она как раз потому и свалила, чтобы вы наконец выяснили отношения наедине», — снисходительно пояснил Умник.
«Я уже сегодня перевыполнила план по выяснению отношений», — огрызнулась я, насупленно отворачиваясь к окну.
Тишина за спиной казалась осуждающей.
— Меня провели как ребенка, а я даже не догадалась, пока меня носом не ткнули. Вы думаете, что я дура, да?
— Нет, — сказал Дан, и я вздрогнула, потому что голос прозвучал у меня прямо над ухом. Когда он успел подойти? — Я думаю совсем о другом.
Я обернулась, избегая встречаться с ним глазами, и взгляд уткнулся в шею. Дан был так близко… слишком близко. На меня снова накатило давнее наваждение: захотелось коснуться губами трепещущей голубоватой жилки, ощутить биение жизни под его кожей. Наваждение было таким сильным, что мне стало страшно. «Гемоглобинозависимость» не передается через укус, но ведь среди моих предков, как оказалось, были вампиры. Впрочем, страх схлынул почти мгновенно: я не хотела крови. Это было что-то более глубокое, более интимное — все равно, что коснуться обнаженной души. Я не была уверена, что готова к такому, но…
— Не шевелитесь, — тихо предупредила я, приподнимаясь на цыпочки.
Его пульс забился сильнее под моими губами, и у меня под ребрами что-то откликнулось в унисон. Я знала, что если дам волю своей эмпатии, могу сейчас, через это легчайшее прикосновение, вытащить на свет все его потаенные страхи и желания. Но мне были не нужны его страхи, а желания… их я чувствовала и так.
Я знала, что могу доверять Дану: стоя перед выбором, он поступит так, как лучше для меня. Но я, черт возьми, не хотела, чтобы кто-то делал как лучше для меня — я хотела делать это сама!
Его рука легла мне на спину — даже сквозь прохладный шелк она казалась горячей. Я с трудом заставила себя отстраниться.
— Я же просила не шевелиться.
— Вы требуете слишком многого.
— Простите, Дан. Я немного не в себе. Вам лучше уйти.
— Юля…
Я почти бегом подошла к двери и хотела распахнуть ее. Дан попытался мне помешать — наши пальцы едва не встретились на дверной ручке. Я поспешно отдернула ладонь — не доверяла прикосновениям.
«Почему?» — спросил он одними глазами.
Долго объяснять. Долго и… бессмысленно.
— Дан, просто уйдите, ладно? Я не хочу вас сейчас видеть.
— Я бы поверил, но вам не верит даже ваше тело.
Я отчаянно покраснела, досадуя на себя, на бестактного Дана и особенно — на того извращенца, который придумал традицию не надевать белья под свадебное платье. Надеюсь, в следующей жизни ему доведется побывать на моем месте.
— Просто физиология, — буркнула я. — Ничего личного.
Он улыбнулся — очень самоуверенно, очень по-мужски, как будто знал обо мне нечто такое, что я пыталась скрыть. Я разрывалась между негодованием и восхищением: улыбка ему чертовски шла.
Я снова схватилась за ручку — улыбка погасла. Он прижал дверь ладонью.
— Юля, позвольте мне остаться. Я пальцем до вас не дотронусь без разрешения.
Я заглянула в серые глаза — такие умоляющие, такие… честные.
— Обещаете?
Он демонстративно спрятал руки за спиной. Наклонился к моему уху, прошептал:
— Клянусь.
И прежде, чем я успела его оттолкнуть, — прежде, чем я вообще успела понять, что происходит, — Дан скользнул губами по контуру уха, погладил дыханием кожу на самой границе волос и двинулся по шее вниз.
Его имя вырвалось у меня то ли стоном, то ли мольбой, вот только я уже не знала, чего прошу: чтобы он остановился? Или чтобы продолжил? Я не зря не доверяла прикосновениям — одного касания было достаточно, чтобы растопить мою волю. Ноги внезапно ослабели, и мне пришлось прислониться к двери — к той самой двери, за которую этого вероломного обманщика давно надо было вытолкать взашей.
Дан медленно опустился на колени, не отрывая губ от моего тела, повторяя его изгибы — легко и плавно, ненавязчиво, как будто случайно. Странно, но ткань между губами и телом не гасила, а обостряла ощущения. Нет ничего острее тщательно выверенной случайности — она заставляет желать большего.
— Так… нечестно, — прерывисто прошептала я.
Дан слегка отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза.
— Я не нарушил обещания, — сказал он. — Только вы можете освободить меня от клятвы. Скажите — и будет по вашему слову.
Его жадный взгляд плохо сочетался со смиренными речами.
Я промолчала, потому что все, что рвалось с языка, было либо пошлым, либо нецензурным, либо и то и другое вместе. Мне было уже недостаточно прикосновений губ, мы оба это знали, но Дан продолжал держать руки за спиной, как послушный мальчик.
Он играет со мной, неожиданно поняла я. И играет нечестно! Он специально загнал меня в такую ситуацию, вынуждая сказать слова, которых жаждало его мужское самолюбие.
Рррррр. Ненавижу, когда мной манипулируют. Будет по моему слову? Что ж, отлично. Сыграем по его правилам.
— Уходите.
За секунду на его лице промелькнула целая гамма чувств: смятение, недоумение, разочарование, мальчишеская обида. Но он не сказал ни слова. Поднялся, все еще держа руки за спиной. Молча вышел в коридор. Его последний взгляд, брошенный через плечо, был почти бесстрастным. За секунду на его лице промелькнула целая гамма чувств: смятение, недоумение, разочарование, мальчишеская обида. Но он не сказал ни слова. Последний взгляд, брошенный через плечо, был почти бесстрастным.
Я прислонилась лбом к закрытой двери. Плакать от отчаянья или смеяться над собственной упертостью? Странное ощущение. Интересно, как это мне удается — понимать, что я делаю глупости, и при этом продолжать их совершать?
Я не расплакалась только потому, что меня одолевала злость. Причем я сама не знала, на кого злилась больше — на себя или на Дана. Ну ладно, со мной уже давно все понятно. Но что ему стоило хоть раз в жизни перестать изображать джентльмена и поступить так, как хочется, а не как требуют приличия?
Как можно назвать мужчину, который в разгаре любовной игры молча поднимается и уходит?!
«После того, как женщина сказала „Уходи“? Здравомыслящим человеком», — заметила разумная часть моего сознания.
«А кто сказал, что он ушел?» — намекнула неразумная.
Прости, здравый смысл, сегодня нам с тобой определенно не по пути.
Я распахнула дверь с такой силой, что пальцы соскользнули с дверной ручки. Дан стоял в коридоре, прислонившись к стене. На его лице снова мелькнула та же мужская, самоуверенная, я-знал-что-ты-вернешься улыбка, но у него хватило чувства такта стереть ее почти сразу. А у меня хватило ума ее проигнорировать.
Дан привлек меня к себе, и мне пришлось втянуть нас обоих в комнату. Я ведь формально все еще невеста принца, мне не пристало целоваться в коридоре с кем попало.
Щелкнул замок. Платье упало на спинку стула и затрепетало в воздухе, как знамя на ветру. Но на этот раз сравнение не покоробило: есть битвы, в которых лучше сдаться, пока противник еще берет пленных.
Эмпатия включилась почти сразу: для нее требовался физический контакт и эмоциональная настройка, а у нас и того и другого было в избытке. Впрочем, наши чувства и желания на тот момент были так схожи, что эмпатия не мешала — скорее наоборот, добавляла остроты в любовную игру.
Но в какой-то момент словно рухнули щиты, и на меня хлынул поток образов. Информации было так много, что мозг не успевал обрабатывать ее всю, выхватывая только самые яркие моменты.
Сознание как будто разделилось на две части: здесь и сейчас я чувствовала прикосновения, слышала звук наших сплетенных дыханий — и одновременно видела картинки, которые не имели ничего общего с тем, что мы делали.