— Спасибо, что привёз меня сюда. Здесь действительно очень красиво, — улыбаюсь мужчине напротив, ловя на себе его горящий взгляд.
— Я рад, что смог порадовать тебя, — произносит Тьен, но в голосе чувствуются нотки сожаления. — Я, признаться не силён в ухаживаниях. В этом для меня никогда не было нужды, отношений я ни с кем не искал после… Эмины. И сейчас мне иногда кажется, что я слишком малое тебе даю.
— Эм, ты о чём? — вскидываю я брови.
— Свидания, прочие романтические жесты… Вы, девушки, ведь любите это, — лукаво улыбается Тьен.
— Любим, наверное, — пожимаю я плечами. Вот не представляю, как мы сейчас находясь в Босварии, выполняя довольно опасное задание, начнём бегать на свидания, на радость тем, кто захочет узнать кто же мы такие, или тем, кто клюнет на легенду о хали Севаре. Неужели он думает, я этого не понимаю?
— Я исправлюсь, — обещает мне Севастьен.
— В Сэйнаре, — настойчиво уточняю я.
— Люблю тебя, — произносит он, серьёзно глядя в глаза.
— И я… — полушёпотом срывается с моих губ, но он всё равно слышит и его взгляд становится чуточку безумным, столько голода в нём плещется. Может сегодня наконец свершится то, чего я целую неделю пытаюсь от него добиться?
Остаток то ли позднего обеда, то ли раннего ужина мы проводим за не особо содержательным разговором, большей частью молча любуясь красотами за пределами балкона и вдыхая пьянящий аромат босварийского лета, поскольку расслабиться и быть собой всё-таки не можем из-за периодически появляющихся прислужниц, а играть положенные роли тоже, страх как не хочется.
А потом я опять прячу лицо, нам подают нашу карету, и мы отправляемся к дому хали Тимара. Вечерняя Замайра завораживает своей необычной экзотической красотой, пряными запахами, белыми фасадами домов и яркими красками цветущих двориков, ставен, вышитых ковров, висящих с балконов. Здесь, как и в любом другом городе можно было найти, как хорошее, так и его изнанку. А я не могу отрешиться от мысли, что эта поездка необратимо меняет что-то во мне, в моей жизни. И порой это немного пугает, вытягивая наружу отголоски моих старых привычных страхов. Но и отказаться от этих перемен невозможно и ещё страшнее, чем на них согласиться. Извечный вопрос. Жалеть, что не решилась, не попытала счастья, не ухватила судьбу за хвост, поддавшись страхам и сомнениям, или… а что «или»? Есть ли оно? Или истаяло давно в пламени моей капитуляции?
В прихожей, когда мы приезжаем, нас встречает всегда молчаливый слуга хали Тимара, кланяется низко и произносит:
— Хоаль Кариля, для вас принесли подарок.
Я ошарашенно останавливаюсь, а Севастьен и вовсе, будто на стену налетает.
— Подарок? — непонимающе хмурюсь.
— Да, — он хлопает в ладоши, и в комнату входит одна из служанок, неся в руках корзину с роскошными белоснежными цветами орхидис, чьи нежные лепестки, похожие на восковые, словно усыпаны карамельной и шоколадной крошкой. Красиво. А между тёмно-зелёных гладких листьев маленькая белая карточка, где написано всего лишь одно слово: «Очарован»
Те женщины, которые говорят, что им приятна мужская ревность, либо нагло врут, либо не любят тех, о ком говорят, и… не понимаю я их в общем. Вот что может быть приятного в том, когда твоему любимому человеку неприятно? И чувство вины это дурацкое, взятое ниоткуда, раздражающее царапающим ощущением в груди.
Едва прочитав карточку, я уже знаю, от кого она. И Севастьен тоже знает. И его утихнувшая за вечер злость вспыхивает с новой силой, хоть он и старается этого не показывать. Поборов нечаянное сожаление, — красивые ведь — я решительно велю служанке.
— Выбрось их. Мне не пристало принимать такие подарки, — цветы, конечно, ни в чём не виноваты, но я знаю, что поступаю правильно.
— Как прикажете, хоаль, — кланяется она и уносит корзину прочь.
А я прохожу мимо Севастьена и молча поднимаюсь на второй этаж, направляясь к нашим покоям. И лишь спустя долгих несколько секунд слышу позади следующие за мной тяжёлые мужские шаги.
— Зачем ты это сделала? Тебе ведь они понравились, — интересуется преувеличенно ровным тоном герцог, как только за нами закрываются двери.
— Это всего лишь цветы, — пожимаю я плечами.
— И что, ты хочешь сказать, что тебе было неприятно их получить? — подозрительно уточняет мужчина.
— А почему мне должно быть это приятно? — поворачиваюсь я к нему и склоняю голову набок, изучающе рассматривая.