— Яргард, извини всё потом. Отчёты будут у тебя завтра к вечеру, — бросил коротко Севастьен, выдавая столь фамильярным обращением степень своего внутреннего раздрая. А я вот задумалась. Что же такого страшного случилось помимо моего исчезновения, если взгляд мужа, на меня обращённый, порой пугал безумием, животной тоской и отголосками отчаяния? Расскажет ли он мне? Хочу ли я знать?
А потом мы отправились домой. К нему. Точнее, наверное, к нам. Вряд ли Тьен согласится жить у меня. Особняк, в котором я уже когда-то столько всего пережила встретил нас тишиной, покоем и ощущением родного уюта.
— С возвращением домой, Скар, — прошептал Севастьен, целуя мои губы, внося через порог и не обращая внимания ни на кого из выскочивших навстречу слуг, понёс наверх. Я только и могла смущенно улыбнуться и помахать рукой Баккоту, горничным и даже тётушке Ниоте, которая высунула голову с кухни.
— А почему ты не позволил мне нормально со всеми поздороваться? — хмыкнула я, когда меня сгрузили на огромную кровать в его покоях.
— Позже. Сейчас у меня на тебя другие планы, — низким рычащим голосом сообщил муж, избавляясь от одежды.
— Это какие же? — прищурившись поинтересовалась я.
— Делать тебе хорошо и ещё лучше, как ты просила утром, — поведал мне Севастьен, и уже обнажённый потянулся к моей одежде.
— М-м-м. А потом? — мурлыкнула я, помогая ему стащить с меня босварийское платье и панталоны.
— Любить тебя. Всегда.
— Мне нравится твой план, любимый мой лорд, — прошептала я, принимая его в свои объятия, в свое тело, своё сердце.
Эпилог
— Кто-кто была моя бабушка? — выпучив глаза, уточняю я у сидящей передо мной королевы.
— Попаданкой. Из другого мира, — спокойно изрекает её величество Анэллия, или Нэлли для близких, в круг которых я неожиданно вошла, став женой Севастьена. Поотягивает вот спокойно душистый чай из изящной фарфоровой чашечки и смотрит на меня с тёплой лукавой усмешкой, укрепляя в странном ощущении, что уж ей-то точно известно, о чём она говорит. Нет, я, конечно, привыкла доверять своему чутью, но сейчас как-то… тяжело… верится. Может мне послышалось? Или поняла неправильно?
Прошло уже почти два месяца с того дня, как мы вернулись из Босварии. За это время многое успело случиться. Мой муж, герцог Гиерно ещё пару раз побывал в соседнем государстве, доводя дела до конца и утрясая какие-то там формальности, о которых мне он упорно рассказывать не желал, вызывая стойкое подозрение, что совсем уж без проблем, после того как он самолично убил младшего принца дома Босвари, не обошлось. На мои попытки выяснить подробности Тьен отвечал, что мне не о чем беспокоиться и он вполне способен решить такие мелочи. Ну-ну. Зато детали нашего дела он не скрывал. Попробовал бы. Тем более, что мне самой увидеть реакцию на мои подробные отчёты не довелось.
Ардораш мему докладу попытался не поверить, но принесённые мной клятвы насчёт утаивания и перевирания информации были не пустым звуком. А изложила я всё предельно точно, подробно и буквально дословно описав всё, что со мной произошло, о чём говорила с принцессой и как бегала от принца по дому. Тут уж по-другому понимать не получалось. После этого старый король слёг на двое суток. А за это время принцесса Айминэ повесилась в заточении. Сама, или ей помогли, остаётся только гадать. Возможны оба варианта, с учётом того, что одну попытку самоубиться она уже перед этим предпринимала. О смерти Васира, кстати, официально объявили, что он погиб при задержании в связи с обвинением в заговоре. Не могло это не отразиться и на остальной семье. Королева сильно заболела. Гедаш, прознав обо всём случившемся, рвал и метал, особенно, когда понял, что был главным подозреваемым у отца. Хорошо, что ему так и не стало известно, кто поспособствовал раскрытию заговора. Вряд ли стерпел бы такое. Рифата, кстати оправдали, и в качестве извинений назначили на должность первого найба миразу Хайраша. С намёком на преемничество, если оправдает ожидания. Высоко взлетел в общем. Будущий зять старшего принца ринулся доказывать с жёстким и хладнокровным рвением, приняв непосредственное и активное участие в ликвидации остатков обезглавленной Чёрной Гильдии.
А я половину этого времени пребывала в принудительном отпуске. По некоторым недомолвкам и оговоркам Севастьена мне удалось узнать, что его шантажировали моей жизнью, но стоило об этом спросить, как он бледнел, смотрел на меня пылающим больным взглядом, заявлял, что всё это уже позади, и он никогда больше не допустит, чтобы подобное повторилось. Лучше сдохнет. Так и говорил. А потом волок меня в ближайший уединённый уголок и принимался стирать из моих мыслей всякие напрягающие его вопросы.