Дома я застала не самую радужную картину. Настя как будто еще сильнее осунулась, ее лихорадило… она находилась в некоем бреду: и не здесь, и не там… а вокруг ее постели суетились родичи, причем к моей нервно заламывающей руки мамáн присоединилась тетушка Оксана, родительница Насти. Братья же, мой отец и дядя, неловко мялись у окна, мрачно переглядываясь… добавлять к женскому визгу еще и собственные страхи они явно не хотели. И правильно делали!
— Врача вызывали? — взволнованно спросила я, оценив обстановку.
Обе женщины одновременно подняли головы и посмотрели на меня, мама — с усталостью и досадой, тетушка — разгневанно, как будто я обвинила ее в невыполнении материнских обязанностей.
— Конечно! — раздраженно сказала мама.
— А ты как думала?! — сердито процедила тетя Оксана.
Я решила не обращать внимания на ее тон. Ситуация явно не предполагала хороших манер и соблюдения приличий… учитывая состояние Настеньки…
— И что сказал врач? — мирно спросила я, надеясь спокойствием потушить пламя.
Что ж, в определенном смысле мой маневр оказался удачным — тетка перестала морщить лоб и метать в меня злобные взгляды и ответила почти тем же тоном, что и я:
— Ничего умного. Пустые слова…
— Как будто врачи хоть что-то знают! — куда более сердито подхватила мамáн.
— Ну, что-то должны знать… — пробормотала я, хмуря брови и сжимая ручки своей сумки. Я словно чувствовала, как в ее недрах наливается огнем таинственная бутыль… казалось, она шепчет мне бабушкиным голосом: ну что, видишь? Без тебя никак не обойтись…
— Поверь моему опыту — врачи ничего не знают! — вторя беззвучному (и воображаемому) гласу флакона в моем редикюльчике, проворчала мама. — Нам придется лечить ее своими методами… и я не советую забирать ее домой, на улице холодно, пусть поживет у нас.
— И я тогда тоже! — безапелляционно заявила тетка, осанисто распрямляя плечи. — Я ее не брошу…
Я искренне сочувствовала маме. Жить в одной квартире со своей свахой — удовольствие ниже среднего, особенно если вы не ладите…
— Не одну, — возразила мама. — С нами.
— Я вижу, к чему привело это “ с вами”, - язвительно заметила тетушка, и две женщины снова сцепились в словесной схватке.
Я вздохнула и отступила. Мне нужно было подумать…
* * *
Я вернулась в свою съемную квартирку, уступив комнату в родительских апартаментах тетке. Оставшись наедине с собой, я принялась размышлять о произошедшем… Я очень не хотела потакать бабушким желаниям, но и рисковать здоровьем любимой кузины не считала возможным.
Все еще сомневаясь, я достала бутыль с темно-бордовой жидкостью, почему-то напомнившей мне кровь. Может, попробовать? Самый маленький глоточек?
Не зная, как поступить, я оставила флакон на прикроватном столике и принялась заниматься привычными домашними делами. При этом мысли мои невольно вертелись вокруг бабушкиного снадобья, меня страшило, что я упускаю драгоценные минуты… впрочем, упускаю ли? Нашли колдунью!
Уже перед самым сном, лежа в постели, я вдруг порывисто села и торопливо схватила бутыль. Откупорив ее, я сделала быстрый глоток, не позволяя себе ни одной дополнительной секунды сомнения. Мною словно двигала некая сила, и я просто слепо подчинялась ее влиянию.
Снадобье оказалось вполне приятным на вкус. Тягучее, с легкой сладковатой ноткой, оно жаркой волной хлынуло вниз по пищеводу и согрело меня изнутри. Я задумчиво глянула на флакон, будто надеялась, что на меня тотчас снизойдет озарение, и я пойму, как мне действовать. Не снизошло! Вместо озарения пришло сонное оцепенение, я откинулась на подушку и задремала…
…Мне снилось, будто я сижу на берегу озера. Таких озер, наверное, не бывает в реальном мире: слишком чистая вода, лазурно-прозрачная, с поверхностью, усыпанной бриллиантовыми солнечными бликами… вокруг — трава столь сочная и густая, что кажется, будто она ненастоящая (а ведь так оно и было!). Небо — глубокое, бесконечное…
На мне была только легкая газовая туника, волосы свободно струились по плечами и спине. Обнаженные ступни я погрузила в воду, сквозь которую мои напедикюренные алые ноготки казались рубинами.
Рядом сидела моя бабушка. Я знала, что это она, несмотря на ее неузнаваемость. Эта бабушка была моложе, много моложе той Гертруды, с которой я была знакома. Лет 40 — самое большее, что можно было ей дать, да и то с натяжкой. Пожалуй, именно так она выглядела в дни своей далекой молодости.
— Я не знаю, что делать, — со вздохом сказала я, искоса глянув на бабулю. Во сне я совсем не удивлялась ее молодости. — Не знаю!