— Когда ты думаешь поговорить с ним? — спросила она Дирка. — Рори никогда не возвращается с аукциона раньше полуночи. Давай оставим этот разговор до завтра.
Дирк помедлил, и девушка испугалась, что он передумает, но, к ее облегчению, молодой человек решительно кивнул.
— Хорошо. Завтра утром. Скажи, что я буду у вас после завтрака.
Они поцеловались на прощание.
Шона вышла из машины, помахала рукой вслед удалявшейся машине и, взяв себя в руки, направилась к дому.
Увидев ее, Мораг всплеснула руками.
— Боже! Только сегодня утром я выстирала и выгладила это платье. У тебя такой вид, словно ты искупалась в болоте. Давай-ка переоденься, и я его поскорее выстираю.
— Все хорошо, Мораг. Я во всем виновата и поэтому не хочу взваливать на тебя лишнюю работу. Мне не трудно выстирать его самой.
Она налила себе чаю.
— Нет уж, — чопорно сказала Мораг, — ты госпожа в этом доме. Хорошенькое дельце, если кто-то услышит, что ты сама стираешь! И вообще… как ты смогла так испачкаться? Где ты пропадала весь день?
Девушка глубоко вздохнула. Мораг почувствует ложь за сотни миль даже в самую темную ночь.
— Ну так я лучше тебе все расскажу, чем тебе насплетничают, — проговорила Шона. — Мы были вместе с Дирком Макалистером.
Экономка недоверчиво посмотрела на свою воспитанницу.
— Это правда?
— Да. Он пригласил меня на ленч в отеле, а потом мы поехали на лодке на Пара Мор посмотреть на аварию его шлюпки.
— Но ведь был же страшный шторм.
— Он начался, когда мы уже приплыли к острову. А во время грозы мы укрылись на старой ферме.
Мораг испытующим взглядом посмотрела на ее измятое и запачканное платье, сморщила губы и кивнула:
— Да… На твоем месте я бы не стала ничего рассказывать отцу. Не думаю, что его это обрадует.
Шона долго стояла в душе, словно смывая с себя весь сегодняшний день, затем надела джинсы и свитер и спустилась на кухню, где Мораг уже накрыла на стол. С беспокойством, нетерпением Шона ожидала приезда отца. В какой-то момент девушке стало нестерпимо страшно, и она пожалела, что молния не попала в нее.
Свернувшись калачиком, Шона лежала на диване в библиотеке, когда в десять часов хлопнула входная дверь.
Отложив книгу, она вскочила, подбежала к отцу и поцеловала его в щеку. Его лицо было усталым и хмурым.
— Хочешь виски? — предложила она. — У тебя такой вид, словно тебе именно этого не хватает. Что нового на аукционе?
— Простая трата времени, — резко ответил Рори, — вот я и уехал раньше.
Он плюхнулся в кресло и взял протянутый ею большой бокал виски.
— Спасибо, малышка. Оставь эту бутылку. — Он сделал большой глоток, вздохнул и облизал губы, затем ласково посмотрел на нее. — Ты стала такой красивой. Как бы я хотел, чтобы твоя мать дожила до этого момента и увидела, какая ты взрослая. У тебя мои рыжие волосы, но когда я смотрю в твои глаза, я словно вижу ее. — Он вздохнул, осушил бокал и поставил его, чтобы снова наполнить. — Да, ты единственное, что осталось в моей жизни, ради чего мне хочется жить.
О Боже! Ну почему именно сегодня на него накатила сентиментальность?
Шона отвернулась, испугавшись, что он заметит душевную муку на ее лице. Она, его кровь и плоть, предает его. Рори не простит ей этого никогда. Но отступать было некуда.
Проглотив подступивший к горлу комок, она тихо сказала:
— Мне… мне надо кое-что тебе сказать. Такое, что я знаю, тебе не понравится…
Брови ее отца сошлись на переносице, затем он кивнул ей, ожидая продолжения.
— Ну что ж, давай. Раньше ты никогда не боялась выкладывать, что у тебя на уме. Теперь уже слишком поздно менять свои жизненные устои.
Девушка с робостью подняла на него глаза, затем собрав в себе свое мужество, выпалила:
— Дирк Макалистер хочет встретиться с тобой завтра утром.
Рори прищурился и взревел:
— В самом деле? Чем же я заслужил такую благосклонность?
Глотая слова, Шона пролепетала:
— Дирк и я… Мы… Мы решили пожениться.
Мощный кулак ее отца сжал стакан — послышалея треск лопнувшего стекла. Он свирепо посмотрел на свою руку и пробормотал:
— Чертовщина какая-то!
Рори сильно порезался осколками, и девушка бросилась ему на помощь, но он с силой оттолкнул ее. Вытащив из кармана пиджака носовой платок, он туго затянул рану, затем поднял на дочь свои черные бездонные глаза.