- А вот и нет, Зинаида Семёновна, - смеялся викинг. – Современные авторы пишут книжки на потребу публике, о ментах и о ворах, о золушках, подцепивших мужичков с большими кошельками. Литературный мусор - одним словом. Вы еще предложите эту пакость в школьную программу внести.
- Ну не всё же Лермонтова вашего читать, - вмешалась Краснуха, волоча меня за собой.
Боль вспыхивает внезапно. Вот моя нога цепляется за очередную корягу, Ручища математички неумолимо тянет вперёд, я неловко заваливаюсь на бок. Боль. электрическим разрядом, жгучими лучами разбегается по нервам. Голеностопный сустав, голень, бедро. Вскрикиваю и шлёпаюсь пятой точкой на сосновые иглы и шишки. Край одной из них врезается в ягодицу, но это ерунда по сравнению со жгучими лучами.
Хор замолкает, песня обрывается на половине слова.
- Вставай! – раздражённо орёт математичка, тянет за руку, злобно, с едва скрываемой яростью. – Неуклюжая идиотка, нужно было тебя в школе оставить!
Пытаюсь подняться, но боль выстреливает с новой силой, и я валюсь на землю.
- Блин, - недовольно протягивает кто-то из ребят. – Опять с Вахрушкиной возятся.
- Не человек, а ходячая проблема, - поддерживает Надюха.
- Нет, - продолжает негодовать Краснуха, не успевая подавить отрыжку, и меня обдаёт капустным выхлопом. – Сколько слепых идёт, и никто не додумался упасть. А эта… И ведь остаточное зрение есть.
Боль придаёт мне смелости.
- Ну, простите, что я не до конца ослепла, - произношу, глядя снизу вверх.
- Она ещё и дерзит! – взвизгивает Краснуха. – Нет, вы посмотрите только!
Давид Львович наклоняется надо мной, и я чувствую запах его туалетной воды, свежий, с нотками грейпфрута и кедра.
И вновь прикосновение горячих рук, жёсткое, деловитое, но от него сердце начинает колотиться сильнее, а к щекам приливает кровь. Боль отступает, но на смену ей приходит странное сладостное ощущение, небывалое, какое-то постыдно- взрослое.
- Нет бы, первую помощь оказать, - ворчит психолог, накладывая тугую повязку. – А то, раскудахтались, как куры.
- Давид Львович, не забывайтесь, - скрипит Краснуха, и в этом скрипе слышатся и досада, и неловкость, и стыд за собственную несдержанность.
А я уже плыву, качаюсь на волнах удовольствия, млею в тепле его рук. Он несёт меня бережно, но так, будто моё тело ничего не весит.
Сладостное чувство нарастает, вплетается в мозг, бежит по венам, сжимает сердце, бьётся тысячей разноцветных бабочек в животе.
Девахи вновь затянули песню, но уже о Наташке, которая увела парня. Текст песни выстреливает яростно, воинственно, словно девицы отправлялись эту самую Наташку бить.
Краснуха и физручка оживлённо болтали о садово-огородных делах, ножках Буша, которые достал чей-то муж, и о прохудившихся сапогах.
Молчание между нами казалось мне натянутым, но Давид Львович молчал, позволяя мне краснеть и задыхаться от странных, душащих, и плавящих меня, эмоций.
- А вы не похожи на психолога, - неожиданно для себя выпаливаю я, и тут же густо, хотя куда уж гуще, краснею.
Вот дура-то! Кто тебя за язык тянул? Нашла мальчика! А ну как подумает, что кокетничаю. Вот умора будет! Полуслепая, со шрамами на щеках замухрышка к педагогу клеится!
- А на кого похож? – в мягкой сочной траве его голоса, мелькнули тёплые, озорные солнечные зайчики.
Так-то, Алёнушка, сказала «А», говори и «Б», в следующий раз, будешь молчать. Да и к чему молоть языком, если сказать нечего? Ты никогда не была остроумной и находчивой. Душа компании, интересный собеседник- не про тебя. Ты – серая мышь, чьё место в уголке за пыльным шкафом, так что сиди тихо и не высовывайся!
- Глядя на вас, создаётся впечатление, что вы вот-вот закричите «Панки, хой!»
- Как-то закричал, потому я и здесь.
Ох уж эти солнечные зайчики, тёплые, юркие, шаловливые. Вот только вовсю резвились в густой траве мужского голоса, как вдруг переместились к самому моему сердцу, гладя его тёплыми пушистыми лапками.
- Вы так говорите, будто бы вас в ссылку отправили.
- Что-то вроде того. Когда тебя после окончания института на три года распределяют туда, куда ты даже не планировал, да и вообще не подозревал о существовании такого места, действительно начинаешь считать себя ссыльным.
- А вам здесь не нравится?
Ну вот, опять! И чего я человеку в душу лезу? Какое имею на это право? Алёна, заткнись, пожалуйста, заткнись! Но боль отступила, тепло огромных рук успокаивало и дарило иллюзию безопасности, чистый лесной воздух дурманил голову усилившимися ароматами хвои, почвы и осенней листвы, и от того, меня охватила странная эйфория.