После его коротких инструкций глашатай вернулся на свое место и, немного прокашлявшись, продолжил:
— Герцогиня Анна Аврора Бенкендорф-Айвори, дочь высокородных Герцога Ричарда Артура Бенкендорфа и Герцогини Изабеллы Фриды Айвори, невеста Его Высочества, сына Верховного Эрла Вальфа Хангвула — правителя Священной Империи Грифона, Эрла Витторио Хангвула, с дозволения последнего, в честь грядущей свадьбы проявила свою благодетель и снисходительность и помиловала эту, а также с десяток других преступниц за проявленное неповиновение. Кроме того, вышеупомянутая герцогиня пожертвовала 10 тысяч золотых с личных средств, на восстановление ремесленнических мастерских. Да здравствует Герцогиня Анна Аврора и Эрл Витторио!
Толпа покорно повторила: «Да здравствует Герцогиня Анна Аврора и Эрл Витторио!»
Поначалу я подумала, что просто слишком сильно получила по голове от стражников. После того, как я плюнула этому Витторио в лицо, меня хорошенько избили, пока волочили по коридорам тюрьмы, где-то в сыром подземелье дворца. Или может это все просто предсмертная агония и мое покидающее тело сознание просто верит в спасение и показывает мне его? Очень хотелось, но нет. Этот Витторио уже второй раз не дает мне умереть, заставляя создать, как гибнет под их мечами Эльрат.
Боль от действий стражников, которые в следующую секунду подхватили меня под руки, была слишком реальной. Они уводили меня с места казни куда более бережнее, чем тащили сюда, но их варварские лапы, схватившие меня за предплечья, все равно доставляли мне боль.
У меня совершенно не было сил сопротивляться. Мне казалось, что я просто в аду и ощущения эти были вызваны не только душевной агонией. Мое тело пронизывал жар, а ребра вздымались от надрывных приступов кашля. Позавчерашние скитания в подвалам, а также ночь в сырой холодной тюрьме сделали свое дело. К тому же, после того, как захватчики стащили мой теплый кафтан, я осталась лишь в тонкой ночной сорочке.
Уверенна, что именно состояние моего нездоровья уберегло меня от сильных избиений и от возможного надругательства над моей девичьей честью. Настолько душераздирающим был мой кашель вчера, что я сама думала, что не доживу до утра. Из-за того, что я двое суток не ела, мои щеки болезненно впали, а лицо побледнело. В тюремной камере было зябко и холодно, но меня бил такой жар, что моя ночная сорочка была вся мокрая от пота и просвечивалась даже от тусклого света единственного в коридоре факела.
Уведя меня с места казни нордорийские собаки укутали меня в какие-то свои шкуры и уложили в повозку. Мягко. Наверно, что еще постелили под низ. Эрл Витторио подъехал ко мне коне и приложил свою приятно холодную ладонь ко лбу. Как хорошо. Не убирай ее. На лице его читалась какая-то злость. Он стал кричать как дикий на своих стражников, но я не могла понять что, потому что не знала нордорийский.
Повозка внезапно тронулась и дальше не помню, что было. В следующий раз я пришла в себя от шума собственного кашля. Мне было жарко. Я лежала вся мокрая на какой-то мягкой перине в светлой просторной комнате. По интерьеру сразу поняла — меня привезли во дворец. Служанки обтирали мое тело прохладными полотенцами. Все кружилось в моей голове. Я то проваливалась небытие, то снова приходила в себя. Временами мне снилось, как синеглазый Витторио сидел возле меня. Иногда он, придерживая мою голову, кормил меня бульоном:
— Давай Анна Аврора, съешь еще немного, — говорил он мне без какого либо акцента.
А потом этот сон сменялся на следующий, где моя мать Изабелла, качала меня на руках и пела мне колыбели. Мне снилось детство, как папа гулял со мной по городу, как мы с дочкой поварихи Марфы играли в прятки на кухне. А потом, внезапно, на улице слышится лязг мечей, я выбегаю в гостиную, а там стоит Витторио с окровавленным мечом и папа, лежащий рядом с ним в луже крови.
— Папа, — кричу я и бросаюсь к родителю, — папа, пожалуйста, открой глаза!
Я начинаю плакать, слезы катятся по щекам, глаза застилаются пеленой. Поворачиваюсь к нордорийцу, а он все так же стоит и смотрит на меня равнодушным взглядом.