— Мам… я с трудом проглотила ком, — в больнице…. — я судорожно соображала, что можно ей сказать, солгать, как объяснить, что нас уже не ждут там.
— Олененок, — тихо сказала мама, — отмени машину. Я не хочу никуда ехать…
— Мам…
— Доню, не мамкай, — передразнила она Полищук, — у меня нет сил, малышка. Давай посмотрим правде в глаза — я умираю.
— Нет, мам, нет! Ты сильная, ты…
— Тихо, олененок, тихо, — она прикрыла глаза, собираясь с силами, — я хочу быть дома… с тобой. Не хочу больше чувствовать боль, не хочу, чтоб меня рвало, не хочу умирать там. Пожалуйста….
— Мама…
— Пожалуйста, — прошелестела она как осенний листочек.
— Хорошо, — я вытерла катившиеся по щекам слезы, — хорошо. Я все отменю. И останусь с тобой. Хорошо?
Мама заулыбалась беззубой улыбкой.
— Может ты хочешь чего-нибудь, мама? — тихо спросила я.
— Апельсинов, — едва слышно ответила она. — Свежих, сочных апельсинов. Которые тают во рту.
Мама засыпала, а я на цыпочках вышла из комнаты, стараясь не кричать во весь голос.
А в магазине меня ожидал новый сюрприз — моя банковская карточка оказалась заблокированной. Расплатившись наличкой я в полном шоке вышла из магазина. Конечно, на моей карте денег всегда было очень не много — каждый месяц я снимала большую часть денег в наличность, но сам факт блокировки поставил меня в тупик. К счастью, отделение банка было рядом с домом и я решила выяснить, что произошло с картой.
В банке мне внезапно сообщили, что счет заблокирован по требованию службы судебных приставов и показали письмо, в котором значилась моя фамилия и сумма долга за коммунальные услуги в размере 150 тысяч.
Долг за коммуналку? Серьезно?
Я вышла из банка и села на скамью. Меня разбирал нервный смех. Если то, что маму отказались брать в больницу можно было списать на совпадение, на стечение плохих обстоятельств, то такие вот вещи точно случайностью не были. Никогда, ни разу в своей жизни я не оставляла за собой долгов, не брала ни одного кредита. Конечно, счет разблокировать я смогу, съездив до ФССП, но все это займёт не менее 10–14 дней.
А у меня складывалось четкое ощущение сжимающегося вокруг меня кольца безысходности. И что делать с этим я совершенно не представляла. Промелькнула шальная мысль позвонить Пятницкому и все ему рассказать. Промелькнула и пропала — я не имела ни малейшего права никого вмешивать в свои проблемы. А вот от мысли позвонить Белову меня знатно передернуло. Я видела его глаза, я видела его сущность — он не простит мне моего упрямства. Такие люди как он любят ломать свою жертву, упиваются своей властью. Под красивой и яркой обложкой прятался омерзительный монстр. И почему-то даже сейчас я ощущала на себе его насмешливый, похотливый взгляд.
5
Несколько дней — майские праздники — я провела с мамой, обнаруживая для себя все новые и новые неприятные сюрпризы: меня вызвали в отдел полиции и составили протокол за мелкое хулиганство, причем при том, что я совершенно ничего не совершала, дважды звонили из управляющей компании и сообщали, что документы о собственности на квартиру куда-то пропали, благо все оригиналы хранились у меня под замком дома. У судебных приставов ошибка, конечно, разрешилась, но документы в банк обещали отправить только в течение 10 дней. И все это время меня сопровождала уже известная синяя тойота.
Белов не звонил и не писал, но я знала — он всегда рядом, ждет и сжимает кольцо осады. Люди вокруг меня были запуганы и тихо шептали мне, что давление, оказываемое на них становится невыносимым. Белов всеми силами давал понять, что если он захочет, он в муку перемелет всю мою жизнь.
По возвращению в университет ожидал очередной удар — Антон, тот самый парень, который всего лишь раз подвез меня до дома оказался в больнице, после нападения. Парню переломали руки и ноги, проломили голову.
От этого известия кровь отхлынула от моего лица. Никто, кроме Белова не смог бы организовать такое преступление. Но самое страшное — я представила на месте Антона Пятницкого. Если только за то, что человек подвез меня с ним сотворили такое, то что это чудовище сделает, если узнает о моем отношении к Геннадию?
К счастью, к моему большому счастью Пятницкий больше не звонил мне и даже не пытался поговорить. Теперь физика стала настоящей пыткой — мне даже смотреть на его вновь холодное лицо было больно. И все же, каждый раз я сжимала в кулак свою волю и сидела с каменно-безразличным лицом. А после — рыдала в туалете, ненавидя себя, свои чувства и свою проклятую судьбу.