- Пошли, Джесс, - говорит мне этот чокнутый и решительным шагом направляется в сторону коридора. Я послушной собачкой плетусь следом. Честно говоря, один запах больницы заставляет мои внутренности возмущённо морщиться и кривиться. Как там Оул? Наверное, это единственное, что меня волнует в данный момент. Он жуткий социопат, если его поместили в палату вместе с кем-то… Стоп. Он живёт в подвале, в котором хранит семнадцать полуразложившихся трупов. Какое к чёрту «палата вместе с кем-то»?!
- Разве никто ничего не предпримет? – говорю я и сам удивляюсь тому, насколько эхо этих коридоров делает мои слова громче. Наверное, это всё – ночная тишина.
- Никому это не надо, - не оборачиваясь, говорит Лекс, поворачивая направо и выходя к лестнице, - эти психи никому не нужны. Зачем охранять то, что никому не нужно? Отходы общества, выброшенные общей ударной волной на берег мироздания. Как-то так. Да, может, и заявят в полицию. Но будет поздно, поверь мне, - Лекс неприятно усмехается, - дядюшка Крейн не такой противный старый маразматик, каким хочет казаться. Это единственный человек в этом Богом забытом заведении, с кем я вообще мог разговаривать. Он обязательно скорчит невинную мордашку, - насколько, конечно, старый дед сможет скорчить «невинную мордашку», - и скажет, что проспал и ничего не видел. Он слишком сильно ко мне привязался, - снова неприятный смешок. Мы с Лексом заходим на третий этаж, идём вдоль одинаковых белых дверей.
- Где Оул? – спрашиваю я, во мне уже начинает гнездиться беспокойство. Неужели Оул, мой Оул смирился с таким развитием событий?! Никогда бы не поверил.
- Через две палаты, - Лекс кивает на правую сторону. Честно говоря, мне становится немного жутко. Тут витает какой-то особый эфир, тут какая-то особая атмосфера. Атмосфера всеобщего угнетения и массового отчаяния, как-то так. Вскоре Лекс останавливается напротив одной из палат, указывает на ручку и наставительным тоном поясняет:
- Ручки у наших дверей только с одной стороны, потому что сбить с двери замок для душевнобольного – что два пальца обоссать. Конечно, выбежавший из палаты псих никого не убьёт, не покусает и всё такое, но шуму наделает – мама не горюй. Особенно те, что с шизой. Знал бы ты, что у них в головах творится… Представь свои мысли и мысли ещё кого-нибудь, кто тебе не родственник, не друг, кого ты вообще не знаешь и знать не хочешь. А теперь наложи одни на другие. Ну вот примерно…
- Лекс, открывай уже давай, мне не нравится это место, - раздражённо бурчу я. Его наставления я могу послушать и попозже. Тоже мне, проповедник нашёлся.
- Вот ведь нетерпеливый, - недовольно бубнит Лекс, слегка обиженный на моё нетерпение. В его штанищах-трубах, оказывается, чего только нету помимо сигарет, и вот сейчас, в этот «крайне подходящий» момент всё содержимое карманов фрика решает прогуляться и вывалиться наружу. Вот ведь чёрт! Безбожно сквернословя, Лекс приседает на корточки и подбирает всё своё добро. Ну сколько можно?! Оул ждёт меня, на счету каждая секунда, а Лекс собирает свои вещички, сопровождая каждый отправляющийся обратно в штаны предмет отборным матом. Вскоре парень, наконец, находит то, ради чего вообще полез в карманы – связку ключей с брелком-котом. Найдя нужный ключ, Лекс вставляет его в скважину.
- У тебя есть ключи от всех палат? – удивляюсь я.
- Везде замки одинаковые, - всё ещё немного обиженно поясняет Лекс, - ко всем палатам подходит один и тот же ключ. Это очень удобно.
Дверь с негромким скрипом открывается…
Что же я чувствую?
Я думал над тем, что значит скучать. Соскучился ли я по Оулу? Сейчас моё сердце переполняют лёгкие эйфория и нетерпение. Значит ли это, что я хочу увидеть Оула? Что для меня значит этот помешанный на смерти псих? Я прекрасно понимаю, что никому не дам его в обиду. Я осознаю, что если ему больно – мне тоже больно. Мы близки? Нет, слишком поспешные выводы. Но он всегда ждёт меня, а я бегу к нему. Я не могу не увидеть его перед тем, как умереть. Мы с ним в одной лодке, и мы плывём по кругу, по одной и той же траектории, по одной и той же реке времени. Вместе мы – никто, по отдельности – опять же никто. Значит ли это, что он мне нужен? Я уже не знаю. А может, пойму, когда смогу наконец его увидеть. Почему-то ожидание в несколько дней приравнялось для меня к моей жизни.
К моей вечности.
Я забегаю в тёмную, слегка освещённую луной палату первым. Замираю на месте.
На койке сидит он. Одетый в смирительную рубашку, умытый, даже расчёсанный, но его лохмам что расчёска, что запущенность – всё одно и то же. Взгляд его кажется отсутствующим, но на самом деле он просто в трансе. Он ещё не осознал того, что я здесь, что я рядом. Он впал в спячку, он - как окуклившаяся гусеница. Ничего не вижу, ничего не слышу, я в другой реальности. Как-то так. Его ноги спущены на холодный пол – он бос. Но пальцы, побелевшие от холода, двигаются, как будто перебирают воздух между собой. Оул в трансе.
- Оул, - шепчу я, подходя ближе к другу. Вот он, рядом со мной. Больше нету того времени, тех километров, что разлучали нас. Мы воссоединены.
- Джесс, - он ещё не видит меня, он просто произносит моё имя. Я приседаю напротив его на корточки, беру его лицо в ладони, поворачиваю к себе, смотрю в травянистые глаза. Они пусты, но в то же время в них блуждают крохотные огоньки жизни.
- Оул, я тут, я рядом, - шепчу я, находясь так близко, что почти касаюсь губами его губ, - это я, Джесс. Я заберу тебя отсюда, мы пойдём домой…
Его глаза меняются. Постепенно пелена отрешённости сходит, он будто бы отрешённой сомнамбулой выплывает из глубин своего сознания.
- Джесс, - шепчет он уже более осознанно, его глаза уже встречают мои, и я понимаю, что он уже видит меня, хоть и не совсем понимает, что происходит. Я обнимаю его, у него за спиной расстёгивая ремни рубашки, освобождая его руки. Оул, мой бедный Оул, что они с тобой сделали?!
- Оул, ты меня слышишь? Ответь мне, пожалуйста, - я снова смотрю в его глаза. Его руки повисли тряпками, он ещё ничего не понимает. Но он выходит из сна, это я знаю наверняка. Медленно, будто бы всё ещё не веря и думая, что он находится в плену галлюцинаций, Оул поднимает руку, рукав рубашки скатывается на локоть. Его рука, такая холодная, худая и мертвецки бледная, дотрагивается до моей щеки.
- Джесс, - снова шепчет он, в глазах его – уже почти прежний Оул. Он прикасается ко мне, к моему Знаку. Улыбается уголками губ. Он узнал! Он меня узнал! Наверное, нечасто можно видеть в моих глазах столько счастья. Я каждую свою жизнь натыкаюсь на взгляд Оула, вот такой же, добрый, детский, наивный и радостный. Он узнал меня, он рад меня видеть. Он действительно рад мне. Доставлять ему радость?
Наверное, это единственное, что я хотел бы делать, будь у меня бесконечное количество времени.
- Джесс! – кричит Оул, его лицо снова наполняется жизнью, и он, видимо не рассчитав расстояние между нами, бросается на меня, крепко обнимает и целует. Прямо в губы.
Я немного удивлён, но… Чёрт возьми, какое там «немного»! Оул никогда не делал ничего такого прежде! Я, не ожидав от себя такой прыти, тут же обнимаю Оула в ответ, ни на секунду даже не подумав отстраниться. Что со мной творится?! Это же я, бесстрастный циничный Джесс, для которого любая жизнь, любой человек – лишь марионетка в цепких пальцах мироздания. Это же я, тот самый я, который наплевал на общественные порядки и жизненные устои, для которого закон не писан и море по колено. Мне ведь ничего ни от кого не нужно! Я ведь уже давно забил на всё, чем славится прекрасная человеческая душа! Но вот сейчас, именно этой ночью, я будто забыл все выведенные мной догмы. И я целую этого мальчишку в ответ, совершенно не думая о том, какими глазами на нас сейчас пялится разинувший в изумлении рот Лекс, сколько у нас времени, чтобы убежать и чьё тело в моём распоряжении на данный момент.