Не все умеют быть свободными.
Я слышу шорох за дверью. Мне лечь? Снова притвориться мёртвым? Ага, а потом опять кого-то ждать, потому что сбежать из церкви средь бела дня – самая идиотская мысль, пришедшая мне в голову за последнее время. Дверь приоткрывается, отвратительно поскрипывая. Я смотрю в сторону щели. Сердце едва заметно замирает на миг, то ли от волнения, то ли от того самого чувства, которое возникает, когда ожидание сменяется неожиданным решением. В дверной проём просачивается свет, и на эту светлую, будто бы нарисованную дорожку заходит совсем ещё юная монашка. Она смотрит на меня ошалелыми глазами, как будто привидение увидела. И что мне делать? Поднимаю руку и немного неловко махаю. Ну, в качестве приветствия. Девушка белеет примерно до цвета печатной бумаги, её удивительного оттенка глаза округляются, аккуратный ротик слегка приоткрывается. Пауза. Несколько секунд мы смотрим друг на друга. Неужели воскрешение трупа в церкви – это так буднично и банально? А где же удивлённые вопли, слёзы радости и сопли, размазанные блискучими пятнами по чёрным рукавам? Где объятия, крики, неверие в происходящее? Я разочарован. Нет, правда разочарован. Я ожидал от святош чего-то более феерического.
- Жив… - шепчет девушка, прикрывая пальцами рот. Она, конечно, шокирована. Но мало. Как-то мало. Как-то неестественно. Непроизвольно я вздыхаю. Непроизвольно и обиженно. Да, ожидал большего.
- Я сейчас! Я быстро! Нужно привести сестру Анну! – высоким голоском лепечет девушка и тут же скрывается за дверью, захлопывая её и поднимая целый столп пыли. Я всё так же, с поднятой в приветствии рукой и с отмороженным лицом, смотрю на закрывшуюся дверь. И что это было? И как мне реагировать? Кто такая эта сестра Анна? И почему эта девушка так вяло отреагировала? Глупости всё это, глупости.
Я снова ложусь на мраморную плиту, скрещиваю руки на груди и, вздохнув полной грудью, смотрю в потолок. Ждать. Я ненавижу ждать. Почему? Потому что я ненавижу людей, заставляющих меня ждать. И я уже заранее ненавижу эту их сестру Анну. Да, конечно, она не может сразу телепортироваться сюда, в эту келью, и прибежать так быстро не может. Да и кто вообще знал, что я вдруг оживу? Но само ощущения ожидания, бездействия из-за кого-то выводило меня из себя. Поэтому всё, что я могу сейчас сделать – это просто успокоиться. А это, я вам скажу, не так уж и просто.
И вот, после этих бесконечных минут ожидания, я снова слышу шорохи за дверью. Неужели сейчас-то и начнётся представление? Я сразу поворачиваю голову набок, предоставляя своему взору кругозор пошире. Хочу видеть всё с начала и до конца. И вот, дверь открывается.
Я вижу уже знакомую мне девушку, проходящую первой. За ней – ещё две монашки, очень похожие на первую, а за ними – одна, одетая в такую же рясу, высокая и сухопарая молодая женщина. Все четверо переговариваются, перешёптываются, изредка бросая скупые взгляды в мою сторону. Интересно, Знак уже проявился? Но вот, отталкивая от прохода нерадивых монашек, которые толпились там, опасаясь подойти ко мне, в мою келью входит женщина, отличающаяся от остальных. На её головном уборе - белая горизонтальная полоса, на плечах лежит длинный белый шарф. Её тронутые ранней сединой волосы убраны в аккуратную косу, перекинутую через плечо для удобства. В уголках губ уже затаились лёгкие морщинки, но это не портит дружелюбного и чистого лица женщины. Она подходит ко мне, смотря прямо в глаза. Она не удивлена. Как будто бы её совершенно не тронуло моё возрождение.
- Оставьте нас, - её шелестящий голос отдаётся лёгким эхом от высоких каменных стен. Юные монашки, заслышав указ старшей сестры, быстро уходят, не переставая перешёптываться. Закрывается дверь. Тишина.
- Здравствуйте, - надо всё-таки проявить приличие. Женщина садится у моих ног, я привстаю на локтях.
- Здравствуй. Я ждала твоего прихода.
Что?! Что вообще происходит? Кто она? Что именно она обо мне знает? Я пытаюсь не выражать удивления. Никогда и никому нельзя показывать своего недостатка в информации.
- Кто вы? – спрашиваю я, стараясь увидеть что-нибудь особенное в её глазах. Но, чёрт побери, я вижу лишь суженный от освещения зрачок и белесо-голубую радужку. Никаких чувств или эмоций. Ничего, за что можно зацепиться. Лишь пластмассовая притворная доброта, маска, одетая перед всеми чуждыми. Я такой же чужой, она мне ничего так просто не покажет.
- Я твой друг, - женщина улыбается, так же «по-доброму». Мне всё это перестаёт нравиться. Совершенно.
- Кто вы? – настойчивее спрашиваю я. Мне никто не нужен. Я никому не нужен. Мраморные стены отражают мой голос, я чувствую себя пленником. Скорее бы убраться отсюда. Скорее бы умереть.
- Моё имя Анна, - говорит монахиня, голос её становится тише. Неужели она думает, что я совсем идиот и ничего не слышу?! Мне нужно не имя. Не сан. Мне нужно название. Её название. Я не чувствую в ней человеческих слабостей. Я не чувствую в ней того холода, который идёт от всех людей. Я не чувствую в ней человека. Что это всё значит? Она такая же, как и я? Нет, потому что я один. Потому что только один должен расплачиваться за грехи, как тот самый распятый изгой. Только один сможет это записать и запомнить. Только один сможет понять. Только один станет миром. Кто она?
- Мне это ни о чём не говорит, - отвечаю я, опуская ноги на пол. Мне не нравится, что я лежу, а она сидит. Я не могу чувствовать неравноправие с незнакомым мне человеком. Учитывая, что я не уверен в том, что это человек.
- Я расскажу. Я всё тебе расскажу. Но сначала ты во всём признаешься. Кто ты? Кто ты, вселившийся в брата Михаила? – глаза монахини перестали быть стеклянными. В них был интерес. Не удивление, а именно интерес. Она знала, что я – не Михаил, ей просто было интересно, кто я такой. Но откуда? Как? Я не чувствую в ней ничего чуждого. И именно это меня пугает.