И я шагнул вперёд, оставив растерявшуюся Таисью чуть позади:
— Слышь, как там, тебя… Кривоплешин? Опять лысина зачесалась?
Атмосферное перешёптывание мгновенно оборвалось — словно невидимый звукооператор этой сцены нажал на «стоп». И группа студентов быстренько расступилась, образовав между мной и плешивым аристо зону прямой видимости. Последней от него шагнула чуть в сторону какая-то расфуфыренная грудастая блондинка, живо напомнившая мне наше последнее с мелким дело у торгового центра. Отпустив локоть плешивого графа, она тут же уставила на меня взгляд из-под длиннющих ресниц. Который горел таким же острым любопытством, как и у большинства остальных студентов. Только у этой девчонки ещё и кокетливо подпрыгнула вверх фигурная бровь.
А сам Кривошеин сейчас не просто был гораздо краснее вспыхнувшего Сатоши. Юный граф просто пылал багровым румянцем. А его глаза могли бы испепелить любого.
Но не меня. Ведь такое состояние у противника — именно то, что надо. Трясущиеся от гнева кулаки редко попадают в цель. И, обычно, совсем не заботятся о защите…
— Ты… — Немного пожевав дрожащими от злости губами, прилизанный щёголь, сделал не очень уверенный полушаг вперёд. — Ты… Дерьмо медвежье…
Значит, продолжим обзываться, как в детском саде? Что ж. Это я тоже умею…
Подмигнув нахмуренному джиппонцу, я шагнул вперёд и встал уже рядом с ним:
— Кстати, на его основе делают неплохое средство для твоей проблемы. Рекомендую! Только сначала разжуй!
— Гррр! — Прилизанный граф рванулся вперёд… Но вдруг замер на месте, застыв в нелепой позе на одной ноге — совсем как тот жандарм в переулке.
— Эт-то что тут за собрание посередь дня, ась? — Со стороны лестницы послышался странный звенящий голос, будто бы идущий из небольшого маломощного динамика. В остальном эта хрипотца была очень похожа на то, как иногда с нами разговаривал Тумир. В те моменты, когда притворялся совсем старым и уставшим, чтобы уговорить нас с мелким сбегать для него за продуктами не в наш черёд. Но за наш счёт.
«Собрание» у лестницы раздвинулось ещё шире, полностью открывая моему взору широкие ступени. По которым кто-то не торопясь поднимался, грузно скрипя досками и чем-то чуть слышно повжикивая.
— Али учебный день уже закончился? — Скрипучий голос был полон весёлой иронии. — Что-то последнего звонка не наблюдал, господа-баре… Неужто совсем слух старику отказывает… От же ж какая конфузия случится, ежели и впрямь ошибаюсь…
Вжиканье и грузные шаги вскоре получили зримый образ. Наступив на последнюю ступень так, что она едва не треснула пополам, обладатель этого жужжаще-скрипящего баритона остановился. Коротко вжикнув ещё раз, тяжёлый ножной протез слегка выпрямился. А тёмная искусственная рука, изготовленная из того же сплава, с тихим стуком упёрлась в широкий армейский пояс.
Сверкнув на окружающих его студентов единственным целым глазом, инвалид вытащил карманные часы на цепи. «Цепочкой» эти толстые звенья называть было как-то неуместно.
Цвет форменного жилета, на котором была закреплена цепь, отличался от чёрных костюмов юных аристо. Тёмно-бордовый материал был вышит серебром — совсем как гербовые цвета императорского дома. Офицерские галифе с гвардейскими лампасами на уцелевшей ноге — заправлены в высокий армейский сапог, а на протезе — тщательно подвёрнуты до той же самой высоты. Ворот такой же белой сорочки, как у всех остальных, скрывался под ровной окладистой бородой — угольно чёрной с косой проседью. Один рукав — аккуратно закатан поверх искусственной руки. Другой кончался накрахмаленной манжетой с такими же бордово-серебристыми запонками, как и цвета жилета. Именно эта рука держала часы, украшенные императорскими орлами.
— Ан нет! Всё верно! Ишшо одно занятие на носу! — Хитро прищуренный глаз, утопающий в глубоких морщинах под кустистой чёрно-седой бровью, ещё раз лукаво оглядел собравшуюся молодёжь. — А опаздывать-то нехорошо, баре-государе… Совсем энто не по уставу… Точность — она ж вежливость королей!
Второй глаз, сверкающий на всех бирюзовым огоньком, в общем-то, тоже был на месте. Но представлял собой часть поблескивающей искусственным обсидианом пластины, закрывавшей половину лица и черепа — от левой скулы и щётки усов под широким носом, над бородой через чёрное ухо — и до затылка. Сверху пластина кончалась примерно там, где такие же ветераны обычно делали себе уставной боковой пробор. И на всей остальной голове у старика лежали аккуратно причёсанные на бок ровные чёрные волосы, с широким седым участком на уцелевшем виске.