— Дэн, — окликнули меня. — Нам пора возвращаться.
— Зануда ты, брат. Не даешь поработать нормально.
Это не мои воспоминания. Точно не мои. А ощущение такое, будто стою на том поле, будто сейчас обернусь и увижу… брата.
Нет у меня брата. И музыку я писать не умею. К сожалению. Зато есть ненавидящий шепот над ухом:
— Значит, это ты…
Я устал бояться и удивляться. Стало почему-то смешно. Еще один, столь похожий на меня, с перекошенным ненавистью лицом. Они так яро меня ненавидят, будто живут только этой ненавистью.
— Это в самом деле ты… чем ты лучше меня?
Он присел рядом. Его холодные, потные пальцы скользнули мне под подбородок, заставив поднять голову. Я встретился с пышущим неприязнью взглядом и тревожно сглотнул.
— Скажи, чем?
Я не ответил. Сказать по правде, я не знал, что отвечать.
— У нас теперь общие воспоминания, а ты все равно не такой как мы. Выпендриваешься.
— А пошел бы ты… — прошипел я.
— Неумно меня посылать. Ведь ты умираешь… Оказывается, я живу пока живешь ты. Оказывается, мне больно, когда больно тебе. Так почему связь только в одну сторону? И почему ты не поймешь, что нам и без тебя жилось неплохо? Почему надо все испортить? Несправедливо!
Справедливо? Я оторвал ладонь от раны и, посмотрев на окровавленные пальцы, засмеялся. Он сошел с ума. Я сошел с ума. Весь мир сошел с ума. Разве нет?
— Я не хочу умирать медленно, — сказал он. — Если уж умереть… то сразу.
А кому нужна твоя жизнь!
Он скользнул рукой за пазуху и вытащил пистолет — точь-в-точь такой, из которого утром застрелили тридцать четвертого.
— Зачем он тебе? — усмехнулся я.
— Теперь они знают, кто ты… — не услышал он вопроса и…
… и прицелился в меня.
— Спрашиваешь, чем я лучше? — я заглянул ему в глаза, чувствуя неожиданный прилив наглости. Ведь бояться можно до определенной степени, а потом уже становится все равно. Мне стало все равно. — Может, тем, что не могу так просто убить раненного, беззащитного человека? А ведь…
… он даже не вздрогнул, будто и не понял, что я ему сказал. Может, и в самом деле не понял? Игнорируя пистолет, я провел пальцами по его щеке, оставляя на коже четыре красных дорожки. Продолжая улыбаться, издевательски замурлыкал. Откуда только слова и мелодия взялись:
Он дернулся, но пистолета не опустил.
— …и тени сожаления нет, — продолжил я, глядя в него, как в кривое зеркало. — А ведь ты смотришь мне в глаза, убиваешь первый раз в жизни, а даже не содрогнешься. Ты вообще знаешь, что такое совесть?
— Я знаю, что не хочу исчезать.
— Исчезнуть может то, что существует, — засмеялся я. — А тебя и не было никогда.
Мальчишка стиснул зубы, на его щеках заиграли желваки. Гневается? А что с того? Я откинулся и, прислонившись спиной к стволу сосны, закрыл глаза.
И в самом деле, чем я лучше? Тем, что сейчас умру? Тем, что мертвых не судят? Или тем, что сдался?
Грянул выстрел, отозвавшись вибрацией в каждой клеточке моего тела. На лицо, на волосы прыснуло что-то горячее, и меня захлестнуло теплой волной облегчение. Все еще не открывая глаз, я истерически засмеялся.
Кто-то обнимал меня за плечи, прижимал к пахнущей потом куртке. Кто-то ласково гладил мои волосы и шептал что-то на ухо, а я все продолжал смеяться. До икоты. До дрожи. До хрипоты в голосе и полной опустошенности внутри.
И тут он почему-то запел…
— Фальшивишь! — прошептал я, и показалось на миг, что знакомая мелодия просится к горлу вместе с далекими, едва ощутимыми воспоминаниями и странным чувством внутри… удовлетворенности, наверное?
— Я знаю, — ответил он. — Это же ты у нас талантливый паршивец, а не я.
2
Слова из песни Breaking Benjamin «Dance With The Devil».
Примерный перевод автора: