— Проклятый Марк, — едва слышно прошептал я. — Почему тебя нет рядом, когда ты так нужен?
— Мой господин, мы приехали.
С легким шорохом поднялась дверца флаера. Я вышел на уложенную белым камнем площадку и посмотрел в темно-синее небо, на котором то и дело выступали вены молний.
— Кажется, будет гроза, — прошептал я.
Первая в этом году. Когда мы жили в загородном доме, первая гроза была для нас праздником. Марк поднимал меня с кровати даже поздней ночью, и мы выбегали на веранду, посмотреть на стегающий землю дождь, подышать будоражащим кровь запахом озона. Моя первая песня была о грозе. О брате.
Но с тех пор, как Марк разделил сознание, у него появились другие, более важные заботы. Понял ли брат, что я хотел сказать в приглашении? Если понял, то почему его здесь нет?
— Все пройдет идеально, господин, — пытался успокоить меня водитель.
— Спасибо, — ответил я, а про себя подумал, что ничего не пройдет идеально. Но показывать в очередной раз собственную слабость не стал — родители с детства впаривали, что я должен вести себя достойно. Я и вел, хотя внутри все и сжималось от страха.
— Оставайтесь здесь! — приказал я.
Несмотря на мой возраст, ослушаться сына вице-президента водитель не осмелился.
— Все готово? — спросил я, следуя по коридору за человеком в белом халате.
— Нам осталось лишь создать мнемокарту. Вы привезли документы?
Я кивнул, подавая ему регистрационный чип — разрешение родителей и результаты анализов.
— Отлично, — мужчина в халате и вставил чип в гнездо голограметра и показал мне на вторую дверь справа. — Сюда. Устраивайтесь. Я пока все подготовлю.
Я вошел внутрь и передернулся. Устраивайтесь? На пыточном кресле нормально не устроишься. Подоспевший профессор щелкнул кнопками на пульте управления, мое тело зафиксировали твердые, пластиковые ремни.
— Не двигайтесь, — предупредил он.
Я лишь усмехнулся. С такой фиксацией у меня нет выбора — придется не двигаться.
А потом стало не до усмешки. Даже с обезболиванием вхождение игл в позвоночник приятным назовешь вряд ли.
— Дэн, — чужой голос продирался через пелену усталости и облегчения после внезапно отхлынувшей боли.
— Марк… — не открывая глаз ответил я. — Выпусти меня…
— Еще не сейчас. Ты должен досмотреть.
— Марк, я…
— Ты должен сам понять, что натворил.
И вновь с головой накрыла черная волна боли. Провались ты, Марк! Почему я сейчас должен не только смотреть, но и вживаться не в свои воспоминания? Мало мне?
Я уже лет десять присматривал в лаборатории за клонами этого мальчика, но с оригиналом встретился впервые. А ведь действительно их не отличишь. Только на лице мальчика было не то отрешенное, безразличное выражение, к какому я уже давно привык, а живой, человеческий интерес. Такого я, пожалуй, застрелить бы не смог. Это уже человек, все остальные — всего лишь куклы. Хоть и ходят, разговаривают, едят, чему-то учатся, а все же какие-то неживые. И не чувствуют они ничего, не знают вкуса страсти, не понимают красоты, не умеют сочувствовать.
— Я хочу взглянуть на них…
Отказывать причины не было. Если это заставит оригинал почувствовать себя лучше, то почему бы и нет? Мальчику и так пришлось нелегко. Такой день, а рядом никого из родных. Оно и понятно — политики часто любят свой электорат, а про детей забывают.
И все же я надеялся, что клиент сегодня прибудет. Хотя бы для того, чтобы посмотреть на нашу многолетнюю работу или чтобы погордиться столь талантливым сыном. Люди, у которых личностей больше двадцати пяти, рождаются раз в сто лет, а у этого мальчика смотри, чтобы и больше не было.
Мы приготовили биоклонов к распределению сознания еще вчера. Все тридцать три находись в капсулах с питательной жидкостью и на время были неактивны. Очень скоро в такой же капсуле окажется и оригинал.
Мальчик приложил ладони к тонкому стеклу и долгим, вопрошающим взглядом посмотрел на собственного клона, шевеля при этом губами. Он что, поет? Я и не знал, что он умеет петь. Плохо. Клоны должны быть идентичны с оригиналом.
— Он так…
— … похож на вас, — как можно спокойнее объяснил я. — Это нормально. Когда вы разделите создание, вас будет не различить. Это для вашей безопасности, господин.
Судя по живому интересу и промелькнувшему в глазах оригинала удивлению, — ему ничего не объяснили. Впрочем, я и по показателям отчетов догадался — сознание мальчика еще спит. Сейчас это обычный ребенок. Может, чуточку более сообразительный, чуточку более мудрый, чем остальные, но в пределах нормы. Завтра его нормальным назовут вряд ли.