Серсея чувствует, как сжатая пружина в груди немного ослабевает и растворяется часть напряжения, которое не отпускает ее со дня возвращения Джейме. Едва ли ей станет легче от этой маленькой исповеди, но и хуже точно не станет. Липкое молчание снова скручивается между братом и сестрой, но оно длится совсем не долго, ведь теперь пришла очередь Тириона говорить, а ему действительно есть, что сказать.
— Это Джейме, Серсея. Да, сейчас он, возможно, и не он, но рано или поздно это закончится. Это закончится, уверяю тебя. Он вспомнит. Он уже начал вспоминать. Начал вспоминать тебя. Джейме ведь говорил тебе, что вспомнил ваши детские ночные тренировки с мечом? — Тирион задорно фыркает, он был крайне удивлен, когда брат рассказал ему эту историю. — Было довольно забавно представить тебя с деревянным мячом в руках, — делится мужчина, и губы Серсеи тоже трогает какое-то подобие улыбки. — Знаешь, я думаю, дай тебе меч, и ты завоевала бы весь Вестерос в одиночку; разбила бы армию покойного Робба Старка и вернула Джейме невредимым.
— Как жаль, что меча у меня не было, — сарказм оседает на языке большей сладостью, чем вино.
— Да? А я вот наоборот думаю, нужно благодарить Богов, что ты родилась женщиной и тебе не положено владеть мечом — это значительно сократило число жестоких кровопролитных войн, — шутит Тирион и внутренне ликует, когда улыбка сестры становится чуть шире.
Но улыбкам и смеху нет места в окутанных полумраком покоях Королевы. Совсем скоро они начинают горчить, и хочется стереть с лица этот нелепый показатель счастья. Счастье давно покинуло эти комнаты, и не стоит обманывать себя его мнимым присутствием.
— Он вернется, Серсея, — совершенно серьезным тоном повторяет Тирион.
Женщина поворачивается к нему лицом и, кажется, впервые за вечер смотрит в глаза брату. Что она пытается увидеть в них? Ложь? Насмешку? Может быть, злорадство? В любом случае видит она лишь обезоруживающую искренность и сочувствие — довольно непривычное зрелище. У Богов явно отвратное чувство юмора — всю жизнь Джейме смотрел на нее бесконечно искренне, а Тирион — безразлично. Теперь все иначе. Видимо, весь мир перевернулся одним прекрасным вечером. Перевернулся. Сломался. Разбился. И от этого так плохо, что перестает помогать даже вино.
— В конце концов, все-таки, — в один глоток осушив кубок, вновь заговаривает Тирион и встает со стула, — Джейме слишком сильно тебя любит, чтобы позволить оставаться одной так долго.
Тирион уходит, а Серсея так и остается сидеть на прежнем месте, вслушиваясь в разносящееся по коридорам эхо шагов, и изо всех сил старается не думать над последними словами брата. Не думать. Не прокручивать их в голове тысячу раз. Джейме слишком сильно тебя любит. Джейме слишком. Джейме…
Королева делает пару крупных глотков вина, но, кажется, совершенно не чувствует вкуса. Она вообще сейчас мало что чувствует. Разве что только бесконечную усталость и желание как можно скорее лечь спать, чтобы хоть на несколько часов забыться неспокойным сном перед тем, как вновь наступит утро и снова придется играть при дворе гордую и сильную Королеву. За столько лет жизни в Красном замке Серсея отлично овладела мастерством актерской игры. Разумеется, никто из ее окружения никогда не сможет отличить, лжет ли она или говорит совершенно искренне. Просто незаменимое умение, когда тебе нужно улыбаться всяким придворным крысам, а на душе у тебя скребутся кошки, вскрывая острыми когтями воспалившиеся раны на сердце.
Несколько минут проходят для Королевы как в тумане. Тишина укрывает мягким одеялом, а тусклый свет горящих свеч нежно касаются уставших глаз. Звук вновь открывающейся двери звучит в царственной тишине совершенно чужеродно — как-будто не от сюда, как-будто где-то не здесь. Серсея прикрывает глаза, собираясь с мыслями и возвращая себе контроль над телом и чувствами. Женщина думает, что это Тирион вернулся — может быть, он что-то забыл сказать. Поэтому, когда открывает глаза, резкие слова слетают с языка быстрее, чем она успевает понять, что перед ней не Тирион.
— Чего тебе еще? — раздраженно и устало.
Но ее взгляд натыкается на летнюю зелень чужих глаз — таких же глаз, как и ее собственные. Брови незваного гостя выгибаются, а на губах появляется усмешка.
— И тебе здравствуй, сестренка, — сарказм и веселье его слов несколько секунд звенит воздухе.
— Я думала, это Тирион, он заходил несколько минут назад, — медленно, словно нехотя, объясняет Серсея и вскидывает рукой, указывая на место, где недавно сидел карлик. — Присаживайся.
Джейме за пару шагов оказывается рядом и опускается на предложенное место. А Серсее вдруг хочется засмеяться от нелепости и абсурдности ситуации. Всего минут пятнадцать назад напротив нее сидел Тирион — брат, которого она ненавидела с самого рождения; сейчас Королева видит рядом с собой Джейме — ее брата-близнеца, с которым они всегда были гораздо ближе, чем положено быть брату и сестре. И если бы Серсею сейчас спросили, чье общество ей предпочтительнее в данную минуту, она, не задумываясь, выбрала бы Тириона. Ну надо же. Как кардинально все может поменяться в одну секунду.
— Да, я знаю, что он был у тебя. Мы столкнулись с ним в коридоре, и он сказал, что ты еще не спишь — вот я и решил зайти. Твое предложение ведь все еще в силе?
— Да, разумеется. Можешь спрашивать, если тебя что-то интересует.
Серсея снова наполняет свой опустевший кубок и легко откидывается на спинку кресла. Переводит взгляд на брата, ищет хоть что-то знакомое. И вдруг Королева ловит себя на мысли, что появившееся несколькими минутами ранее раздражение так никуда и не делось. Серсея злится. И пока даже не понимает — почему.
— Вообще-то для начала я бы сам хотел кое-что рассказать, — говорит Джейме. — Недавно я вспомнил еще кое-что.
У Серсеи даже нет сил, чтобы хоть как-то отреагировать на эту новость. Она выдавливает из себя улыбку, но в душе лишь сильнее начинает злиться — ее бесит все, что происходит.
— И что же ты вспомнил?
— Это опять воспоминание из детства, но мы там немного старше, чем в том первом воспоминании. Нам лет… десять, может быть.
Джейме облизывает губы и тоже облокачивается на спинку, копируя позу сестры. Шарит взглядом по лицу напротив. Изучает? Запоминает? Сравнивает с тем детским образом, который умудрился вспомнить? Не важно. Потому что это тоже раздражает. Серсея едва заметно кривит губы и, не выдерживая прямого внимательного взгляда, чуть встряхивает головой, словно сбрасывая с себя чужой зеленеющий взгляд.
— Я вспомнил, как мы ссорились из-за Тириона, — прокашлявшись, продолжает Джейме. — Кажется, ты его ненавидела, а я никак не мог понять — почему? И я помню, как просил тебя дать ему шанс. Ты… ты сама помнишь тот случай?
Серсея задумывается на минутку. Ссора из-за Тириона. Подобное явление было далеко не редкостью в их замке первые лет семь после рождения карлика. Но каждый раз подобные ссоры так ничем и не заканчивались. Брат и сестра оставались каждый при своем мнении. Хотя, пожалуй, был один случай, который лично Серсее запомнился наиболее четко, хотя именно его она и хотела бы забыть. Им было по девять лет. Тириону — четыре. Он тогда подхватил сильную простуду и не вставал со своей постели, только спал. Они с Джейме в тот раз поссорились особенно сильно, потому что брат мог спекулировать на болезни Тириона и взывать к чувству сострадания Серсеи. И, стоит признать, кое-чего он все-таки добился.
— Мы довольно часто ссорили из-за Тириона, — признает Королева, переключив взгляд обратно на брата. — Но если я правильно определила тот конкретный случай, который ты вспомнил, то у этой ситуации есть продолжение, о котором ты никогда не знал…
***
На дворе стояла холодная и дождливая осень. Небо над Бобровым Утесом оставалось заволочено серыми хмурыми тучами почти двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Дождь тоже лил, почти не переставая, превращая мощеные дороги в сплошное поле луж и грязи. Говорили, что обычные дороги, выходящие из города и ведущие в ближайшие поселения, превратились в настоящее болото, через которое сложно было и пройти пешим, и проехать на повозке. По самому замку же гуляли ледяные сквозняки, от которых можно было укрыться только в непосредственной близости от ярко горящих очагов. Осень выдалась действительно холодной, и страшно было думать, какая же в таком случае их ждет зима.