Именно в такую промозглую дождливую пору произошли два важных события. Первое — Лорд Бобрового Утеса, Тайвин Ланнистер, был призван в столицу, чтобы принять участие в решении каких-то насущных государственных вопросов — а сам он принял решение намного более мелкого масштаба. Тайвин Ланнистер решил взять с собой в Королевскую Гавань своего старшего сына Джейме. Второе — Тирион, младший сын Лорда Тайвина, очень сильно простудился. Мальчик часто бегал по продуваемым ветром коридорам и залам, и в итоге, все-таки слег с какой-то болезнью. Карлик почти ничего ел, только пил подаваемые мейстером снадобья и постоянно спал, иногда заходясь в приступах кашля или пребывая в бреду от высокой температуры.
Серсею болезнь младшего брата совершенно не волновала — она все еще не могла простить ему смерть их матери. Но вот отъезд Джейме был для нее настоящим ударом. Во-первых, Джейме побывает в Королевской Гавани, самом прекрасном городе всего Вестероса, посетить который — давняя мечта Серсеи, но ее отец с собой не берет. Во-вторых, ей было страшно представить свою жизнь без Джейме все то время, что он будет в столице с отцом. Они ведь еще никогда не бывали так далеко друг от друга и так долго. Ей не хотелось оставаться одной — именно об этом она и сказала Джейме как-то раз, сидя в своих покоях, куда получасом ранее зашел ее брат.
— Ты будешь не одна, Серсея, с тобой останется Тирион, — брат говорил совершенно серьезным голосом.
— Смеешься, Джейме? — девочка скривила губы и зажмурилась, словно съела очень кислую ягоду.
— А что такого? Он очень болен, а ты могла бы для приличия хотя бы сделать вид, что беспокоишься о нем, — Джейме нахмурил брови: он не любил говорить о младшем брате с сестрой. — Сходила бы к нему хоть разок, узнала как он.
— Мне плевать, как он. Я хочу, чтобы он умер, — с кипящей ненавистью в голосе, ответила Серсея.
— Да как ты можешь так говорить? Он наш брат!
— Он убил нашу мать!
— И ты правда винишь его в этом? Тирион не виноват, Серсея.
У девочки загорелись щеки от бурлящей внутри ярости, она скрестила руки на груди и фыркнула, вложив в это действие все возможное отвращение. Джейме тоже начинал злиться, но его злость никогда не достигала таких масштабов, как у сестры. Он мог лишь ответить ей слишком грубо, и все. С сестрой он никогда не мог позволить себе по-настоящему разозлиться, и уж тем более — разозлиться на нее.
— Но он жив, Джейме. Понимаешь? Жив. А наша мать — нет, — девочка произнесла с истинно валирийской сталью в голосе.
Джейме уже подумал, что и эта битва останется проиграна им, но все же решил попробовать еще раз.
— Серсея, послушай, — спокойно и почти нежно начал он, — Тирион сильно болен. Очень сильно. И вполне может быть, что твоя мечта сбудется и он умрет в ближайшие несколько дней. Неужели тебе действительно нисколько не жаль его? Неужели ты действительно хочешь, чтобы он умер вот так, не дожив всего месяц до своего пятилетия? Он же всего лишь ребенок. А ты не настолько бездушна, чтобы ничего не чувствовать по этому поводу, — во время своего монолога Джейме медленно подходил к сестре и на последней фразе рискнул взять ее ладонь в свою, для большего эффекта от своих слов.
Серсея колебалась какое-то время, но в итоге все-таки высвободила свою ладонь из рук брата и упрямо посмотрела тому в глаза, гордо вскинув подбородок. Джейме понял все и без слов. Он снова проиграл. Его сестра слишком упряма, чтобы слушать кого-то.
— Знаешь что, Серсея. Я даже рад, что уеду отсюда в Королевскую Гавань и хоть несколько месяцев смогу отдохнуть от тебя и твоей глупой ненависти к нашему младшему брату, — спокойно сказал Джейме и решительно вышел из покоев сестры, оставляя ту наедине со своим дурацким упрямством и ненавистью.
Джейме с отцом отправились в путь ранним утром на следующий же день, и брат даже не попрощался с Серсеей. Ему и самому было плохо от того, что он оставляет ее одну так надолго, даже не сказав ничего на прощание, но, с другой стороны, он понимал, что они все-таки поссорились, и если она не хочет идти на уступки, то и он больше не пойдет.
Серсея же долго не могла понять, какие чувства испытывает по отношению к поступку Джейме. Сначала, конечно, была злость. Девочка полдня проходила с горящими от ярости щеками и срывалась на каждого, кому хватало смелости приблизиться к разъяренной девятилетней Леди. Но потом злость сменилась страхом. Что, если в этот раз она так сильно разозлила Джейме, что он теперь ненавидит ее? Ненавидит и не хочет больше видеть. Что, если он решит остаться в Королевской Гавани, чтобы больше никогда не видеть сестру? В итоге оставшиеся полдня Серсея просидела в своих покоях с тяжелой тоской на сердце. А наутро она все-таки смирилась с положением дел.
Серсея решила, что, если сейчас ей приходится выбирать между жизнью с Джейме и жизнью без него, она выберет первое, даже несмотря на то, что для этого ей придется попытаться — попытаться — быть хорошей сестрой для Тириона. От последней мысли Серсее снова стало тоскливо. Отлично, Джейме нет всего второй день, а она уже решила перестать ненавидеть младшего брата. Что же дальше-то тогда будет?
***
— Какое продолжение? — спрашивает Джейме, когда сестра надолго замолкает, явно не собираясь продолжать реплику.
— Ты уехал с отцом в Королевскую Гавань, а я осталась с больным Тирионом. Я тогда попыталась строить из себя хорошую сестру ради тебя, но как-то не задалось. К тому моменту Тирион ненавидел меня точно так же, как я его, так что попытка оказалась крайне провальной, — безэмоционально рассказывает Серсея, допивая очередную порцию вина, ибо только вино хоть как-то держит ее на плаву и сохраняет столь шаткое равновесие ее эмоций.
Джейме сидит молча какое-то время и наблюдает, как сестра вновь наполняет свой кубок.
— Ты много пьешь, — ляпает он, когда губы Серсеи касаются холодной позолоты кубка.
Королева хмыкает, вино смешивается с кровью в венах, подогреваемое злостью и раздражением. Она много пьет? О, действительно. Наверно, приятно ему будет узнать, что это по большей части именно его вина.
— Да, — скрипнув зубами, начинает Серсея. — Тебе интересно — почему? Что ж, да хотя бы потому, что мой старший сын собирается жениться на какой-то шлюхе из Хайгардена, а меня отец собирается выдать за ее братца, Лораса Тирелла, — слова — точно яд, прожигают густой воздух между ними.
Конечно, это не единственные и далеко не самые основные причины, почему Серсея ведет себя, как ведет, но Джейме об этом, пожалуй, пока не следует знать.
— Ты так говоришь, как будто это моя вина, — глухо отзывается Джейме и поднимается из кресла, не выдерживая звенящего напряжения.
— О, конечно! — наконец-то Королева позволяет себе злую усмешку и даже что-то похожее на смех. — Конечно, Джейме, это не твоя вина. Это ведь не ты затеял конфликт с Нэдом Старком, ввязался в войну с северянами, бросив меня здесь одну на столько времени! А когда вернулся, оказалось, что ты ничего — ничего! — не помнишь. Но да, Джейме, ты, конечно же, ни в чем не виноват, — голос Серсеи срывается на крик, который гулко отражается от стен и тревожит слабые огоньки свеч.
— Ты обвиняешь меня в том, в чем я не виноват, и в том, о чем я даже не помню, — спокойно отвечает Джейме. — Разве я могу хоть что-то изменить теперь, Серсея? По-твоему… — мужчина собирался сказать что-то еще, но Королева его перебила.
— Мой Джейме сделал бы все, что угодно, чтобы не допустить этого, — в голосе мрачная злость, как кованая сталь, а в глазах, обращенных к брату, впервые за долгие годы их совместной жизни — отвращение, ясно граничащее с ненавистью.
— Что ж, — мужчина хмыкает с какой-то тоской во взгляде. — Тогда прости, что я больше не твой Джейме.
Чужие слова пропитаны тоской и острыми шипами, которые с размаха врезаются в грудь, вышибая из легких воздух. Серсея чувствует, как новая порция обвинений застревает у нее в горле, а глаза начинает неприятно щипать от набегающей влаги. В глазах плещется тщетно скрываемый ужас от болезненных слов брата. Женщина пару раз сжимает и разжимает кулаки, впиваясь ногтями в нежную кожу ладоней, чтобы хоть как-то отвлечь себя от мгновенно разверзнувшейся пустоты внутри. Серсея растягивает губы в ухмылке — в презрительной такой ухмылке, не предвещающей ничего хорошего.