— Это именно то, что ты сказала.
— Грейсон… — начала она, но я перебил ее.
— Чего ты еще от меня хочешь? — Я спрашиваю. — Я учусь в колледже, у меня хорошие оценки, и я избегаю неприятностей, как ты и хотела.
Она не говорит и не издает ни звука. Мы просто сидим молча. Мои слова текли между нами. Я знаю, что бы я ни делал, они никогда не поверят мне и всегда будут считать меня неудачником. Может быть, это правда. Однако одна ошибка не должна определять, нужно ли мне заслужить любовь или восхищение родителей.
— Иди домой, — наконец говорит она.
Я издеваюсь. — Нью-Йорк — последнее место, куда я хочу поехать.
— Грейсон, пожалуйста. — Ее голос тихий и умоляющий. Я могу представить, как она хмурится на другом конце провода. — Я хочу увидеть своего сына. Мы поговорим об этом подробнее, когда ты вернешься домой. Всего одни выходные. Устроим семейный ужин.
Я даже не могу вспомнить момент, когда мы ужинали всей семьей. Семейный ужин в моем доме состоял из того, что мой отец долгие ночи оставался в своем офисе, а моя мать ела одна. Я брал немного фаст-фуда и ел в машине.
А теперь она хочет семейный ужин. Избавьте меня от театрального представления, что мы счастливая семья. Это не что иное, как ложь. — Хорошо, — соглашаюсь я.
— Я люблю тебя, Грейсон, — говорит она. — Ты же знаешь.
Я вздыхаю. — Ага. Наверное. — Я вешаю трубку и откидываю голову на спинку кровати.
Я тоже ее люблю. Я думаю. Безоговорочно, как в семье. Например, если бы с ней что-нибудь случилось, мое сердце было бы разбито. Она моя мать, поэтому, конечно, я люблю ее. Но это не сравнится с романтической любовью, которая, как я знаю, — чушь собачья.
Невозможно любить кого-то всем, что у вас есть, и иметь такую же безусловную любовь, как к семье. Невозможно полюбить кого-то, а потом переспать с первой девушкой, которую встретишь на улице. Это невозможно.
Я только что согласился провести выходные с родителями. Я понятия не имею, куда я пойду и из чего вообще состоит этот ужин. Неужели мои родители снова будут меня допрашивать? Смотреть на меня, как на сумасшедшего, невменяемого человека из-за худшей ошибки, которую я когда-либо совершал в своей жизни? Я не могу справиться с этим снова.
Черт, мне нужно покурить. Я тянусь к тумбочке за пачкой сигарет… которой там нет. Господи, у меня нет сигарет. Потому что я бросил курить. Кто я?
Не могу поверить, что бросил курить. На данный момент это был единственный вариант. Единственный, правильный ответ. Но сейчас я понятия не имею, о чем я думал. Мне нужны химикаты, чтобы они сделали свою работу и успокоили меня.
Мне действительно нужно покурить, но, думаю, сейчас об этом не может быть и речи. То, как она выглядела, когда поцеловала меня, ударило меня в живот, как тонна кирпичей. Я хочу выцеловать из нее живой свет каждый раз, когда увижу ее, но это будет невозможно, если из меня почувствуется вкус дыма. Я больше никогда не хочу видеть это выражение отвращения на ее лице.
И прямо сейчас мне нужно ее увидеть. Мне нужно поцеловать ее еще раз. Мне нужно быть с ней. Я больше не могу терпеть чушь своих родителей. В этот момент единственное, чего я хочу, это быть рядом с ней.
Я поднимаюсь с кровати, хватаю ключи с комода и выхожу за дверь.
Десять минут спустя я стою возле ее двери. Я должен был позвонить первым. Что, если ее нет дома, или что, если она спит? Сейчас всего девять, но что, если она из тех девушек, которые очень рано ложатся спать?
Я не могу вернуться сейчас. Я здесь и хочу ее увидеть. Я поднимаю руку и стучу в ее дверь, глядя на серую дверь, и минуту спустя она открывает ее.
Мои глаза скользят по ее телу, я вижу, как ее пижама прилипла к ее телу, и это заставляет меня стонать. Маленькие синие шелковые шорты свисают с ее бедер, а между шортами и шелковой майкой в тон выглядывает кусочек ее живота. Под тканью видны ее соски, и мне приходится сглотнуть. У меня во рту пересохло при виде нее.
Ее светлые волосы собраны в пучок, а лицо свежее, без грамма макияжа. В любом случае, она обычно не носит так много макияжа. Только нежные розовые щеки и розовые губы. Но без макияжа я вижу маленькую родинку на ее верхней губе.
Я хочу поцеловать эту родинку. Это так красиво. Она так красива. Христос.
Если она в пижаме, значит, она, должно быть, готовилась ко сну. — Ты спала? — Я спрашиваю.
Она качает головой, открывая мне дверь. — Нет, я смотрела фильм. — Я киваю и вхожу в квартиру. Я не особо обратил внимание на ее квартиру, когда был здесь в прошлый раз. Я был больше сосредоточен на том, чтобы уложить пьяную девушку, которую я держал на руках, в постель.
Господи, эта девушка загружена. Я имею в виду, кто я такой, чтобы говорить, но серьезно? Диван у нее чертовски дорогой. У моей матери такой же диван стоит в нашей гостиной, а у этой девчонки в квартире за пределами кампуса есть диван за десять тысяч долларов.
Я хихикаю при виде этого зрелища, осматривая окрестности. Это однокомнатная квартира, поэтому она не такая большая, как у нас с Эйденом. Но у нее офигенная кухня, никакого острова, но куча прилавков. Белый, конечно. Все в ней кричит опрятность и чистота.
Я вижу цветы, которые подарил ей, в хрустальной вазе, которая, должно быть, стоила кучу денег. На моем лице расплывается улыбка. Я не могу не вспомнить выражение ее лица, когда я подарил ей цветы. Мне нравится быть причиной этих улыбок и того, как краснеют ее щеки. Мне все это нравится.
— Ты хочешь есть? — спрашивает она позади меня.
“Да. Я хочу съесть тебя.”
Я поворачиваюсь к ней лицом, а она, прислонившись к спинке дивана, наблюдает за мной. — Я только что приготовила макароны, и осталось еще тонна, которую я собираюсь съесть завтра, но если хочешь, можешь съесть их.
Я ухмыляюсь. — Ты готовишь? — Я не могу думать об этой девушке на кухне. Она богата. Я знаю, что она из той семьи, которая нанимает горничных на все дела. Ей не придется пачкать свои хорошенькие ручки.
Она кивает. — Мартин, наш повар, научил меня. Я не обладатель звезды Мишлен или что-то в этом роде, но я знаю основы.
Я ничего не делаю, только ухмыляюсь, глядя на нее. Я хочу услышать больше о ее жизни. Я хочу услышать все, что эта девушка готова мне сказать. Но я также хочу заткнуть ей рот горячим поцелуем.
Я иду к ней, делая маленький шаг за маленьким, чтобы добраться до нее. Я так близко к ней, я возвышаюсь над ней, глядя на это ангельское лицо.
— Итак, ты голоде…
Визг сорвался с ее пухлых розовых губ, когда я прервал ее крепким поцелуем. Я прижимаюсь своим ртом к ее губам, хватая ее лицо, чтобы удержать ее связь со мной. В ту минуту, когда наши губы встречаются, это словно облегчение. Мои плечи расслабляются, и я растворяюсь в ней. Она обнимает меня за шею и открывает рот, приглашая меня войти.
Я сосу ее язык, и она стонет во время поцелуя, а затем копирует мои движения, посасывая мой язык, пока я не стону. Она быстро учится.
— Я восприму это как отказ, — говорит она, переводя дыхание, и усмехается мне.
Я качаю головой. — Я умираю с голоду, ангел, — говорю я ей. — Но для чего-то другого, кроме макарон.
На секунду я вижу ее улыбку, прежде чем снова сжать наши губы вместе. Я целую ее, пока мы идем к ее спальне. Мы превращаемся в беспорядок из конечностей и одежды, когда подходим к ее кровати. Она поднимает руку и распутывает волосы, позволяя им растекаться за спиной. Она отшатывается назад, пока не садится на кровать, а я стою над ней, сгибаясь так, что наши губы остаются соединенными.