Мне нечего было бояться. Он всегда заставлял меня чувствовать себя комфортно и как будто нечего было стыдиться. Так почему я не могу поговорить с этим парнем?
Мы сидим молча, попивая напитки, и я пытаюсь придумать, о чем я могу с ним поговорить. Но прежде чем я успеваю открыть рот, он встает с табурета и протягивает руку. — Потанцуешь со мной? — он спрашивает.
— Эм-м-м…
Он качает головой. — Раньше я не мог оторвать от тебя глаз, и вместо этого мне бы хотелось быть тем человеком, с которым ты танцевала.
Это звучит почти… мило. Я киваю. По крайней мере, танцы не требуют разговоров. — Конечно. С удовольствием. — говорю я, делая последний глоток напитка и вставая, беря его за руку.
Музыка меняется на медленную, когда мы направляемся к середине бара, и он кладет руки мне на талию. Я подношу свою к его шее, одаривая его узкогубой улыбкой. Это так неправильно. Это не должна быть его кожа под моими руками. Я не должна была держаться за его шею. Его руки не должны были лежать на моей талии.
Но я наклоняюсь, опуская голову ему на плечо, а он крепче меня держит. Я закрываю глаза, представляя, что это Грейсон. Мои друзья, вероятно, не одобрили бы это, но это единственный способ, которым я могу вынести пребывание здесь прямо сейчас.
Я представляю, что это руки Грейсона на мне, я представляю, что держусь за его шею, я представляю, что это его темные волосы, в которые я запутываю свои пальцы, я представляю, что я смотрю в его темные глаза. Вот дерьмо.
Да.
Мои глаза смотрят на Грейсона. Я смотрю на Грейсона. Он смотрит на меня, стиснув челюсти, его глаза потемнели, в них горит огонь.
Я сглатываю и держу Эндрю, пока мы продолжаем смотреть друг на друга, никто из нас не осмеливается разорвать зрительный контакт.
Почему он смотрит на меня? Почему он здесь? Собирается ли он забрать какую-нибудь девушку и вернуть ее в свою кровать? В кровать, где он лишил меня девственности. В кровать, на которой мы спали вместе. В кровать, где я обняла его.
Ни за что. Я разворачиваю нас так, чтобы больше не смотреть на Грейсона, и продолжаю танцевать с Эндрю.
38
Эта песня когда-нибудь закончится?
Грейсон
Какого черта она делает с этим парнем?
Мне не следует об этом спрашивать, и мне определенно не следует придумывать все способы, которыми я могу разбить этому засранцу морду. Я был тем, кто покончил с ней. Это я не мог сказать ей те слова, которые она хотела услышать. Я был тем, кто сказал, что нас никогда не было.
Это полная чушь. Мы случились, и мы были чертовски хороши. Я не должен был говорить ей этого и не должен был прекращать это. Но услышав, как она говорит мне эти слова своим сладким, хрипловатым голосом, почти в слезах, умоляя меня любить ее в ответ, я не мог этого сделать.
На самом деле она мне очень нравится, чертовски сильно, но то, что она хочет от меня, я не могу ей дать. Как бы сильно она ни думала, она не любит меня. Нет, и она рано или поздно это поймет. Она поймет, что то, что я сделал, было к лучшему, и тогда она забудет обо мне и пойдет дальше.
Черт, она может даже забрать этого засранца домой сегодня вечером и преодолеть меня, забравшись под него. Я ненавижу эту мысль, но она больше не моя. Нет, она никогда не была моей, с самого начала.
Рано или поздно она забудет обо мне. Наверное, она начинает, но я никогда ее не забуду. Я никогда не забуду своего ангела и то, как мило она звучит, когда смеется или даже произносит мое имя. “Грейсон”. Одно слово, и я слаб. Одно чертово слово, и я падаю на колени. Она понятия не имеет, что сделала со мной. Я понятия не имею, как мне ее пережить.
Как будто как только она вошла в мою жизнь, она стала тем, чего не хватало. Это звучит глупо. Черт, о чем, черт возьми, я вообще думаю? Я говорю как одна из тех бредовых девчонок. Иисус. Мне нужно выпить, блядь.
Единственная причина, по которой я здесь, это то, что Эйден позвонил мне и сказал, что его нужно отвезти домой, хотя его смена закончится еще через два часа, о чем я не знал, пока не добрался сюда и не встретился с ней взглядом.
Вероятно, он это подстроил, что меня не удивило. Мне пора домой. Мне нужно уйти и вернуться, когда бар закроется. Мне не следует смотреть на ее светлые волосы и его руки на ее теле.
Моя челюсть так напряжена, что это чертовски больно. Я отрываю от них взгляд и стучу по стойке, привлекая внимание Эйдена. — Принеси мне виски.
Он подавляет смех. — Братан, расслабь лицо. Иисус.
Я смотрю на него. — Мне не нужны советы по красоте. Мне нужно выпить.
Он качает головой, наполняя стакан темной жидкостью. — Тебе нужно поговорить с ней, — говорит он, поднося мне напиток.
Я делаю глоток напитка и пожимаю плечами. — О чем тут говорить? Все кончено. Это была связь, и все кончено. — Даже когда я говорю эти слова, я знаю, что это неправда. Ничто в нас не было связующим звеном. Мы были гораздо большим, чем это.
Он прищуривает на меня глаза. — Ты не ведешь себя так ни при каких отношениях.
Я ничего не говорил Эйдену о Рози. Он не знает, что то, что произошло между нами, было чем-то большим, чем просто траханием, даже если он подозревает это. Он не знает, что она была идеальной, такой милой, такой красивой, а я облажался. Я ее испортил.
Я делаю еще один глоток и смотрю через плечо, где они все еще танцуют. Ее голова лежит у него на плече. От этого зрелища ощущение стеснения в груди усилилось в десять раз. Я не хочу, чтобы какой-то другой парень делал ее счастливой. Заставляя ее улыбаться и смеяться, и быть причиной этого сладкого звука, выходящего из ее рта.
Я не хочу, чтобы руки этого придурка лежали на ее бедрах, ощущали ее тело своими руками. Чувствовали, как хорошо ее держать. Господи, как долго, черт возьми, они еще будут танцевать? — А эта песня когда-нибудь закончится? — Я злюсь.
Эйден смеется, и я отмахиваюсь от него. Он вздыхает и опирается на стойку. — Что произошло между вами? — Он спрашивает.
Я “облажался”. — Ничего. — Я выплевываю, зная, что это чушь.
Он издевается. — Да брось. Я не тупой.
Я стону. Я знаю, какой он. Он не оставит это без внимания. — Иисус. Отлично. — Я выплюнул. — Ты был прав. Она привязалась; она сказала мне, что любит меня. — говорю я, чувствуя жжение от виски в горле.
Его брови сошлись вместе. — Так?
Я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним. — Так? Разве ты не слышал, что я сказал?
Он кивает. — Да, но почему это плохо?
Я горько смеюсь. — Потому что она меня не любит, — говорю я ему. — Я не знаю, что она чувствует ко мне, но это не любовь.
— И ты ее не любишь? — он спрашивает.
— Конечно, нет. — Я выпил остаток стакана. — Любовь, черт возьми, нереальна.
Он смеется. Он действительно смеется, качая головой. — Скажи мне, что ты в это не веришь.
Я качаю головой. — Ты веришь? — спрашиваю я его, глядя ему в лицо. Похоже, он снова собирается рассмеяться.
— Верю ли в любовь? — он поднимает бровь. — Э, да?
— Господи, — бормочу я, проводя рукой по лицу.
— Эй, можно мне сюда пива? — кто-то бормочет.
Он вздыхает, поднимается со стойки и начинает наполнять стакан пивом. — Грейсон. Если ты не веришь, что любовь реальна, то что, по-твоему, ты чувствуешь к Розали? — Он спрашивает меня.