Я никогда...
Хорошо-то как. Просто лежать обнаженной на кровати, ничего не делать и смотреть на укутанное в паутину тюля окно. А за окном давно стемнело. Танцуют в свете фонаря белоснежные хлопья, сминают снег машины, отбрасывая призрачный свет фар на серый в полумраке потолок...
- Не зажигай свет, - прошу я.
Он защелкивает на моей шее застежку нитки янтаря, гладит пальцами золотистые бусинки:
- Солнечный камень...
Янтарь приятно холодит шею. Его шепот напротив - обжигающе горяч. Холод и жар.
- Медовый... Моя медовая девочка...
Девочка... но ведь мне уже за тридцать. А влюбилась как подросток. Искренне, пламенно. Да еще в девятнадцатилетнего мальчишку.
- Привяжу к себе, - его тихий шепот в полумраке, - никому не отдам...
Мед поцелуев на коже. Сладкий яд по венам. Дрожь предвкушения и танец на грани. Вихрь льнущих к стеклу снежинок. И теплом обжигает и холодом, и уже не знаешь, чего жаждешь больше - продолжать или остановиться. Пронзающая тело дрожь, соль на губах и прохладные, влажные от пота простыни.
А потом томительная нега, полное опустошение. Ни двигаться, ни куда-то идти. Ничего не хочу. Просто вот так смотреть на танец снега за окном. Это так хорошо...
- Мне пора, - сказала я, сладко потянувшись.
- Зачем тебе домой? - в очередной раз спросил он, садясь на кровати. - Зачем тебе муж? Разве меня мало?
- Мы уже говорили на эту тему...
- ...не хочешь менять свою жизнь, - он ласково провел пальцами по моей щеке, убирая прилипший к коже влажный локон. - Не хочешь ранить мужа, а обманываешь.
- Скоро ты насытишься, меня забудешь, - я встала с кровати и под его пронизывающим взглядом принялась наскоро одеваться.
Сказать по правде, уходить не хотелось. Но у меня семья. И годы. И я знаю, что этот рай когда-нибудь закончится. Он устанет. Иначе и быть не может...
А муж? Муж был, есть и будет. Всегда. Немного скучноватый, немного надоевший, но теплый и уютный. Как мягкий, знакомый до боли плед в морозный вечер.
- Люблю тебя, почему не веришь?
В голосе сладкого мальчика послышалась мука. Я задумчиво погладила бусинки янтаря и потянулась за расческой.
- Мне пора.
Действительно пора. Надо зайти в магазин, приготовить ужин, заняться стиркой. Надо убрать квартиру к приходу мужа. Паша любит чистоту и уют. Никогда не говорит этого прямо, никогда не упрекает за беспорядок, просто... Он отвечает на заботу ласковой, теплой улыбкой и счастливым взглядом. Как огромный пес, что безмолвно трется мордой о ладони хозяйки и рычит на остальных, осмелившихся подойти ближе чем на два шага. Только со мной бережен. Только со мной ласков.
- Лиза...
А мой любовник - мальчик. Еще и хулиганистый. Соблазняет, пытается остановить грацией дикого, молодого зверя. Полным страсти взглядом, улыбкой, медленными, плавными движениями. И уже не хочется никуда идти, хочется поддаться охватившей тело неге, ответить поцелуем на поцелуй, забыть и трели мобильного...
- Не отвечай, прошу.
- Я должна ответить... - прошептала я, вырываясь.
- Не отвечай...
Я взяла мобильник, нажала на кнопку и выдохнула:
- Да...
Миша обнял меня со спины, поцеловал в шею.
- Лиза, - голос свекрови был каким-то странным... усталым, наверное.
- Да?
- Паша...
Телефон выпал из ладони. Пальцы дрожали. Я оттолкнула Мишу и медленно, все еще не осмеливаясь поверить, опустилась в кресло. Мой мальчик задернул шторы, окончательно отрезая нас от снежного вальса. Волшебство исчезло. Искусственный свет развеял последнюю надежду, что все это неправда.
- Что? - невозмутимо спросил он, надевая штаны и застегивая ремень.
- Муж в реанимации... Сердце. Он видел... наши фотографии...
- Естественно видел, - Миша издевательски улыбнулся.
Циничный мальчик, разбалованный. Как я раньше не замечала? Мальчик.
- Я их сам выслал. С твоего мобильного. Пока ты была в ванной. И пока мы с тобой кувыркались в кровати, твоего мужа увозили на скорой.
Спокойно как сказал. Убил словами.
Миша потянулся к моим сигаретам, щелкнул зажигалкой, затянулся горьким, пахнущим ментолом дымом:
- Как ты можешь курить эту гадость? - тихо просил он.
- Как ты... можешь? - задохнулась я.
- Знаешь...
Он потушил сигарету и подошел с туалетному столику. Налил немного коньяка. Повертел стакан в пальцах, заставляя темную жидкость лизать граненное стекло, а потом вдруг решительно подал стакан мне:
- ... я даже рад. Когда он умрет, ты будешь только моей...
Я машинально взяла стакан и задохнулась от разом нахлынувших воспоминаний.
В тот день мне исполнилось шестнадцать. Бушевала весна. Купалась в пронзительных лучах солнца горько пахнущая черемуха, медленно высыхали на асфальте лужи, а внутри все плавилось от счастья.