Едва нам разрешили уйти из кухни, Анеля начала оправдываться перед Юном:
– Карим принес на похороны триста долларов, хотя мы уже не встречались. Аже к нему плохо относится просто потому, что он со мной расстался.
Юн сделал вид, что ему не хочется узнать все подробности.
– Переживает, наверное.
– Да она с самого начала на него зуб заточила.
Анеля пустилась в экскурс: как Ажеке не нравилось, что Карим старше, и как Аже нарочно ставила его цветы на сквозняк, а потом сообщала, что они быстро завяли.
Секенай фланировал по коридору, пытаясь привлечь к себе внимание.
– Секеша, – позвала его Анеля. – Ты что ищешь?
– Пацаны идут в кино, – промычал Секенай.
– Дать тебе денег? – спросила Анеля.
Он обрадованно покивал.
– И футболку переодень.
– У меня нет чистой футболки! – крикнул Секенай спустя пару минут.
– Как нет, когда Маулеша их все вчера перестирала?
– А где они?
– Сорри, – Анеля закатила глаза, – я сейчас.
– Спасибо, что пригласила вчера, – сказал мне Юн не своим голосом. На нем была розовая футболка и дурацкие выбеленные джинсы, не синие и не серые – некоторые люди будто нарочно одевают себя вот так, забивают мячи в собственные ворота.
Я вежливо кивнула, и мы продолжили скучно сидеть. А ведь как стало бы интересно, скажи я ему, зачем я его позвала. «Понимаешь, – сказала бы я Юну, – совершенно очевидно, что Ануару нравится Бахти, у нас с Каримом долгая история – потом как-нибудь расскажу, и хотя мне совершенно не улыбается видеть тебя каждую пятницу, ты нужен для баланса». «Понимаю, – ответил бы Юн, – я считаю тебя заносчивой коровой, но у тебя квартира офигительная, и мне так, так нравится Бахти!»
– Ну вот же они, – услышали мы Анелю. – Погоди, дай я ее быстро выглажу. Ничего страшного, они тебя подождут.
На лестнице послышался топот секенаевских ног, с улицы донеслись возбужденные голоса мальчишек.
– Вы с Секенаем так похожи, – сказал Юн Анеле, когда она вернулась.
– Слава богу, он пошел в нашу сторону, а не в ниязовскую.
Анеля всегда сыпала именами-отчествами и фамилиями своих родственников и знакомых, не объясняя собеседнику, кто это.
– Вы разве не родные? – спросил Юн.
– Секеша – второй сын дяди Султана.
– А Ниязовы – это…
– Родня его жуткой матери. Она бросила Секешу, когда ему было пять лет, и с тех пор появляется в лучшем случае два раза в год.
– Бедный.
– Вот нафига заводить детей, если они тебе потом не нужны?
– Ситуации всякие бывают, – попытался смягчить разговор Юн.
– Саш, но оставить своего ребенка – это как?
– Ну… – Юн замялся.
– Да сука она, – с горечью сказала Анеля. – Ладно, не буду тебя грузить.
Я забыла телефон на кухне и пошла за ним вниз, параллельно думая, что с этой бестолковой Анелей не удалось даже обсудить вчерашний вечер, и еще думая о том, что шансов понравиться Юну при Бахти у нее немного, но что это глупость со стороны Юна – Бахти ему никогда не добиться.
Я неслышно спускалась по лестнице в своих меховых слайдерах, когда из кухни донеслись голоса Ажеки и Маулеши.
– Такие у нее кривые ноги, и еще в тапках ходит, – сказала, очевидно про меня, Аже.
– Вы, Ажека, стильная, – смягчила критику Маулеша. – Обувь любите.
Аже с удовольствием рассмеялась.
Семья ставила Анелю в положение, не дававшее ей особых возможностей для маневра. Они убеждали ее – иногда напрямую, но чаще – невзначай брошенными фразами, – что она значительно превосходит всех вокруг. Анелина бабушка не одобряла никогда и никого, и это помещало Анелю в определенную изоляцию: она вроде бы со всеми общалась, но эти все, по мнению семьи, были хуже ее. Будь Анеля действительно прекраснее окружающих, эти уверения дали бы ей броню из заносчивости и самонадеянности, но Анеля видела, что ее близкие, чей авторитет был непререкаем, ошибаются, и в ней рос странный конфликт, построенный на неуверенности пополам с высокомерием. Лишенная дара нравиться и отчаянно желавшая нравиться всем вокруг, Анеля не знала, что ей делать: можно ли позволить себе доверять нам и любить всех нас, недостойных, или нужно ставить из себя невесть что и держать дистанцию? Она так и не смогла определиться и вела то одну, то другую линию попеременно. В школе она была милой, потом надолго и беспричинно отделилась, недавно всплыла снова. Наверное, Анеля стала бы гораздо счастливее, признай ее семья официально, что ее друзья – не отбросы общества.
Я повременила немного и зашла на кухню. Маулеша предложила мне еще еды, но после замечания о моих ногах мне меньше хотелось изображать, будто их готовка мне хоть сколько-нибудь нравится. Вежливо отказавшись, я забрала телефон и поднялась к Анеле с Юном, только чтобы попрощаться.