Воспользовавшись лифтом и поднявшись на седьмой этаж, я решительно нажал кнопку дверного звонка.
— Пашенька, здравствуй! Прости, что пришлось тебя побеспокоить, — залебезила Лихачёва.
Татьяна была в ажурном платье, с узкими бретельками на оголённых плечах, искусно связанным крючком из светло-голубой пряжи мерсеризованного хлопка. По её бледному лицу скользнула мимолётная улыбка. Неприятно признавать, но она была не совсем здоровой женщиной, выглядела гораздо хуже, чем я мог предположить. То ли изнуряющая работа на производстве, то ли следствие неизлечимой болезни довели её до такого жалкого состояния.
Переступив порог коммунальной квартиры, я сразу уловил отвратительный трупный запах. Или, как выразилась Татьяна, разговаривая со мной по сотовому телефону: в их общей прихожей витал запах смерти.
— Здравствуй, лапушка! Здравствуй милая… — добродушно ответил я, скрывая косвенные подозрения о наличие трупа и моё негативное мнение о её внешности. — А ты всё хорошеешь, подруга…
Я постарался скрыть своё упадническое настроение. В глубине души надеялся, что она столь примитивным образом решила заманить меня к себе в гости, а все разговоры об Иване Никаноровиче лишь прелюдия к её тайному замыслу вспомнить былое и как можно скорее затащить меня в собственную кровать. Реальная действительность в виде тошнотворного запаха мгновенно подействовала на меня самым отрезвляющим образом. Я невольно обуздал свои иллюзии об её возродившихся пламенных чувствах и мгновенно спустился с небес на землю. Я абсолютно не интересовал её в роли пылкого любовника. Она никогда бы не набрала номер моего сотового телефона, если бы не поверила, что я действительно являюсь работником следственного отдела.
— Ах, брось, Пашенька, — поспешно поправляя причёску, проговорила она в ответ на мой лестный комплимент. — Вся в делах, вся в заботах. То одно, то другое. В парикмахерскую зайти некогда…
Приглядевшись к ней более пристально, я непроизвольно обратил внимание на тот факт, что вдобавок к физическому недомоганию она ещё и заметно постарела.
— Наши годы нас не украшают! — словно прочитав мои мысли, печально подметила Лихачёва. — Но не стоит огорчаться. Нужно уметь радоваться тому, что имеем.
Она произнесла эти слова с откровенным оптимизмом, вопреки своим болезням и невзгодам.
— Во всяком случае, судя по тебе, этого не скажешь, — благородно солгал я. — С тобой хоть сейчас на танцы…
Она лишь улыбнулась в ответ, но как-то неестественно, словно чего-то стеснялась. Впрочем, в её застенчивости проглядывала непосредственная заслуга плохого дантиста.
По окончанию обоюдных любезностей я машинально окинул беглым взглядом прихожую. Это был длинный и широкий коридор, заставленный какими-то пошарпанными сундуками, деревянными ящиками, полуразвалившимися чемоданами пятидесятых годов, картонными коробками и прочим хламом. Присутствовал здесь и ржавый велосипед, лет, пожалуй, пятнадцать висевший на большом толстом крюке замурованным в стену под самым потолком.
— Где проживает исчезнувший сосед? — поинтересовался я, не желая оставаться в этом бедламе ни одной лишней минуты.
— В нашей коммунальной квартире четыре комнаты, одна кухня, один общественный туалет и одна общая ванна…
— На четверых хозяев, — подытожил я.
— Да, — подтвердила Татьяна. — Если не учитывать мою Леночку…
Она указала на вторую дверь, находящуюся с правой стороны непомерно длинной прихожей. В глубине души я даже позавидовал, что в той коммуналке, которая расположена на Больничном городке в полуразвалившемся двухэтажном доме, где по наследству от родной бабки мне досталась комнатушка в тринадцать квадратных метров, не было такого свободного пространства. Во всяком случае, вместо того, чтобы загромождать ненужной утварью, я нашёл бы для столь просторной прихожей более рациональное применение.