В последнее время Курт стал ходить в бордель реже. Понял, что это бессмысленно. Натрахаешься до пустых яиц, а стоит лишь бросить взгляд на Эвелину — черный локон, заправленный за нежное ушко; чуть приоткрытые влажные губки, когда она о чем-то задумывалась; тонкие ключицы в вырезе платья как будто выточенные скульптором — тут же чувствуешь дикий прилив желания, будто и не трахался вовсе. Да и как-то противно ему стало со шлюхами — как будто изменяешь ей. Смешно конечно, она ему не жена, чтобы ей изменять, но все равно, ебешь Гретхен, а перед глазами — она. Проще уж подрочить, так хоть чужое тело меньше отвлекает.
Когда он влюбился в нее? Наверное еще тогда, когда увидел ее выходящей из кареты в лучах заходящего солнца. Даже не сразу ее узнал — так она похорошела за три года учебы! Понял, что любит ее, он намного позже. Вначале думал, что просто хочет. Она казалась ему очень красивой, но не той изящной красотой, которая ценилась аристократами, и не той вульгарной, которую любили простолюдины. Она была особенной, ни на кого не похожей. От нее веяло страстью, чувственностью, необузданностью. Она как будто была воплощением природы — дикой, опасной, неукротимой — ревущих водопадов, отвесных скал, бурлящих рек… Курт и сам не ожидал от себя такой поэтичности — он же не Васко какой-нибудь, чтобы стишки сочинять!
Лишь увидев аборигенок — свободных, раскрепощенных, не затянутых в тесный корсет цивилизации, он понял, почему Эвелина именно такая — она ведь одна из них! А ее метка, возможно, и впрямь давала ей какую-то особую жизненную силу, силу земли Тир-Фради…
Среди книг, которые таскала ему Гринблад, когда была еще мелкой, попадались и женские романы. Он не очень такое любил — ему бы лучше чего-нибудь про оружие или, там, историческое почитать — но выбирать особо не приходилось. Так вот, в этих книжонках писали про любовные страдания и переживания. Курт посмеивался, думал, врут, чтобы девицам интереснее было. Думал, что, на самом деле, увидел сиськи — встал хрен, вот и вся любовь! Но когда сам начал сходить с ума, понял, что не так уж сильно и привирают те авторы. О девке, которую просто хочешь, не будешь думать дни напролет! Она не будет сниться тебе каждую ночь! Ты не захочешь отдать за нее свою жизнь! Так что, есть она, эта ваша любовь, черт бы ее побрал!
После элитного лагеря ему не особо нравились прикосновения к его телу. Гретхен и другие «постоянные» бабы были в курсе, и с объятиями-поцелуями к нему не лезли. Пришел в бордель, сделал дело без телячьих нежностей — и все довольны, все счастливы. Почему же с Гринблад все по-другому? Почему, стоит прикоснуться к ней, как тело вспыхивает, словно сухая солома? Почему ее ласки у реки чуть не свели его с ума? Потому, что он ее любит? Потому, что она его любит? Сейчас-то она его, конечно, ненавидит, но ведь любила же! Сама ведь призналась там, в горах, хоть и была почти без сознания. Может просто бредила? Но имя-то она назвала его, Курта, а не своего унылого женишка!
Она, ведь, и раньше показывала свою симпатию к нему, заботилась о нем, иногда даже рисковала жизнью ради него. А он не верил, не смел поверить в то, что ему это не почудилось, что ее к нему чувства — это не плод его больного воображения.
Но какой во всем этом смысл, если у них все равно нет будущего? Просто потешиться с ее телом? Да, он хотел этого, безумно хотел, но еще больше он хотел ее всю, хотел любить ее, хотел сделать ее счастливой. А какое может быть счастье, если им пришлось бы постоянно от всех скрываться, если бы она лишилась сытой жизни в роскошном дворце. Ради чего? Ради скитаний по гарнизонам? Ради убогой судьбы солдатской жены?
Может, оно и к лучшему, что эта дура Гретхен распахнула свой рот? Теперь Гринблад наконец поняла, каков он на самом деле и избавилась от иллюзий на его счет. Наверняка она воображала, что он благородный рыцарь, каких описывают в ее книжках. Ну что ж, теперь она знает правду и, наконец, осознала, что никакой он не рыцарь, и любить его не за что. Теперь она выйдет замуж за своего принца и заживет той жизнью, которую заслуживает… Душа Курта невыносимо болела, от мысли, что придется расстаться с Эвелиной, но для нее, да и для него, в конечном счете так будет лучше.
Думал ли он о том, чтобы когда-нибудь жениться? Думал, конечно, все-таки возраст уже не самый юный. Но все как-то не всеръез. Семейная жизнь плохо сочетается с военным ремеслом. У него, конечно, была неплохая должность при княжеских отроках, да и деньги получал он неплохие - по меркам стрражи, разумеется. Так что, вполне мог бы купить себе небольшой домик где-то на окраине Серены, завести семью, детей. У него никогда не было настоящей семьи. Ханна, конечно о нем заботилась… ну, как заботилась? Одет, накормлен - и хорошо, вот и вся забота.
Иногда Курту хотелось тепла, близкого человека рядом, чтобы о ком-то заботиться, чтобы о тебе заботиться. Чтобы был кто-то рядом, кому на тебя не плевать. Но где искать жену? Конечно, он замечал, что девки иногда на него засматриваются. Ну так он же и не урод какой! Хоть рожа вся и в шрамах, но мужику это простительно. Бабам даже нравится!
Но никто ему так и не глянулся, а жениться просто так, лишь бы на ком, ему не хотелось. Не то чтобы он мечтал о неземной любви, он не особо в нее верил. Хорошо бы, чтобы с женой было о чем поговорить, ну и в койку лечь чтобы приятно было, куда ж без этого? Девки из простонародья отчего-то казались ему примитивными, туповатыми. Внешне-то некоторые были совсем даже ничего, но не настолько, чтобы захотелось за ними ухаживать. Да и не умел он ухаживать. Это бабам цветы надо дарить, комплименты говорить, стихи, там, читать. Стихи - это не по его части. Это - к Васко!
Может он уже тогда подсознательно сравнивал девок с Гринблад? Хоть она и была мелкой соплюхой, но умненькая и интересная, с ней всегда было о чем поболтать. Он даже думал, что если бы ему встретилась девка из простых, такая же умная, как Гринблад, он бы не раздумывая на ней женился, даже если бы она страшненькой была. Красота - она приестся, а поговорить с умным человеком всегда приятно.
Теперь, конечно, ни о какой женитьбе не шла речь. Он знал, что больше такой, как Гринблад, ему не встретить. И если он за свои тридцать три года влюбился только раз, то больше ему уж никого не полюбить. Значит, куковать ему бобылем до самой смерти.
Никого ближе нее у Курта не было. Да и не удивительно, если учесть, сколько времени они проводили вместе. Он знал о ней все. Знал, что она начинает прихрамывать на левую ногу, когда устает от долгой ходьбы - последствия вывиха лодыжки на одной из тренировок, когда она пыталась неудачно уклониться от его меча. Знал, что на горле у нее тонкий шрам - это Константин чуть не прикончил ее во время спарринга. Знал, как легко краснеет кончик ее носа даже на небольшом холоде. Знал, что она всегда чихает, когда яркий свет бьет ей в глаза. Знал, что она любит пирожные и конфеты. Знал, что она любит его… Любила… Раньше.
Она тоже знала про него многое, больше, чем кто бы то ни был. Знала про его любовь к чтению. Знала про Германа и элитный лагерь… Теперь вот, знает про Гретхен…
***
Петрус и Васко отчаянно хотели помирить своих друзей. Они чувствовали себя виноватыми в том, что не успели вовремя заткнуть Гретхен ее болтливый рот. Хорошо, хоть Сиоры и Альфры не было в Новой Серене, иначе они выели бы мужчинам всю плешь.
Петрус попытался поговорить с Эвелиной.
— Дочь моя! Тебе не стоит принимать все так близко к сердцу! Поверь, для мужчины эти э-э-э… похождения… совсем ничего не значат!
— Я не хочу об этом говорить! — отрезала она.
— Дитя мое! Он тебя так любит! Душа болит смотреть, как он мучается!
— Я. Не хочу. Об этом. Говорить! — повторила она и Петрус удалился, несолоно хлебавши.
Когда Альфра через неделю, вернулась из Хикмета, то застала в доме жуткую атмосферу раздрая и уныния. Ей долго никто не хотел ничего рассказывать, но наконец, она чуть ли не ногами выбила из Васко обрывочные сведения о причинах этого безобразия.
— Вот стоило только ненадолго уехать, как все пошло наперекосяк! — возмутилась девушка.