Козловский Евгений
Я обещала, и я уйду
Евгений Козловский
Я обещала, и я уйду...
история любви и смерти
02.11.90 Снега намело немного, и поверх его ветер со скоростью и визгом полунощного рокерагнал мелкую пыль. Здесь это называлось хакас.
Впрочем, внутри, в белом кабинете городской больницы, воздух был тепл и недвижен -- только оконные стекламерзко позванивали под аэродинамическим напором ночной -- в пять часов дня -- наружи.
Вертелись кассеты настареньком ЫРепортереы. Девушкав наушниках одну руку держаланаоконном стекле, другую -- с микрофоном -- у рта, и последнее явно вызывало у интервьюируемого игривые ассоциации.
-- Но согласитесь, Антон Сергеевич, по нынешним временам совсем не обычно, когдаученый навзлете бросает московскую клинику, медицинскую академиюю
-- Трехкомнатную наСадовом, -- в тон, хоть и не без пародийности, вставил ученый навзлете -- девушкаметнулась микрофоном в его сторону, отпустив поневоле стекло, которое тут же зазудело особенно противно, пронзительно.
-- Хакас, -- улыбнулась, как бы извиняясь заприроду, и сновауняларукою звон, перекрутилаиспорченный хакасом кусочек записи и продолжила, пытаясь по возможности восстановить ту, репортерскую, интонацию:
-- Ничего смешного, и квартиру тожею Чтобы в глухом сибирском городкею
-- И-роч-каю -- перебил Антон Сергеевич и медленно пошел надевушку. -Просто я сдуру женился набляди. Набляди из провинциию Даеще прописал у себя. НаСадовомю
-- Антон! ну что вы! опять! -- девушкадосадливо выключилазапись.
Нудно зазвенел хакас.
-- Мне ваше интервью -- позарез. Музыкальная школавот уже где! не педагог. А получится хороший материал -- возьмут в штат нарадио. Вы ж обещалию
Антон Сергеевич не слушал, надвигался, бормотал:
-- Неразборчив, сам виноват. Вот и определил себе наказание: двагодассылки. Не разменяет квартиру -- выгоню и все. С чистой совестью. Но увидев здесь, Ирочка, васю
-- Интервью, Антон!
-- Иди ты со своим интервью!
Девушкапыталась высвободиться из цепких, опытных рук, но так, чтобы по возможности не испортить отношений:
-- Войдут!
-- Кто войдет-то?! Половинашестого!
Тут Антону удалось заглушить девушкин рот собственным, рукапошлапод тонкий черный свитер к и впрямь притягательной большой груди.
-- Господи! -- высвободиладевушкалицо. -- Разве не чувствуете: я в другом состоянии?!
-- Постой-постой, -- продолжал, сопя, доктор и влек Ирину к покрытому клеенкой деревянному топчану. -- Приляг, давай-кавот тут расстегнем, наспинкею
-- Антон же!!
-- Дурочкаю Я и не пристаю вовсею Осмотрю просто, -- асам пытался выпутать лифчик из-под задранного свитерка. -- Осмотрю, понимаешь?! Осмотрю! Как врач!
-- Погодите, Антон Сергеевич, -- сказалаИринахолодно: ей, кажется, уже наплевать стало насохранение отношений. -- Если как врач -- я сама, -- и принялась раздеваться. -- До поясаили совсем?
Антон смутился. Иринаограничилась до поясаи улеглась натопчан:
-- Ну, давайте-давайте, осматривайте.
Доктор подошел, явно сбитый с настроения, все же тронул -- не удержался молочную железу. Тронул ещею
-- А ну вставай!
-- Что, осмотр окончен? -- иронически осведомилась Ирина. -- Можно одеться?
-- Нельзя! -- почему-то вдруг заорал Антон Сергеевич. -- Нельзя! -- асам уже мыл руки в углу, над раковиной, находу накидывал белый халат. -- Так, -принялся безжалостно мять нежную полусферу. -- Что-нибудь чувствуешь? Вот здесью Здесь? Здесь? Ч-чертовапровинция! Сейчас бы томограф! Ну ничего. Главное, чтобы наверняка.
Иринаоцепенело следила, как он достает, вскрывает одноразовый шприц, насаживает особую, страшную иглу, как, зафиксировав железными пальцами едвазаметную, с горошину, шишечку, вкалывает с размаху -- Иринане ойкнуладаже, губку не прикусила: словно бесчувственная! -- высасывает нечто, начто и смотреть неприятно: кровь, жидкость какую-то -- Иринаи отвернулась, чтоб не смотреть.
-- Рак? -- спросилакак бы невзначай и, не дождавшись ответа, добавилас вызовом: -- Ну и отлично!
-- Кудауж лучше! -- подтвердил Антон, проделывая с отвратительным содержимым шприцатаинственные манипуляции.
-- Интервью закончим? -- принялась распутывать дрожащими пальцами проводаполураздетая девушка.
-- У тебя есть любовник?
-- А что?
-- Хорошо бы попробовать интенсивную половую жизнь. А еще лучше -забеременеть.
-- Уж не вы ль собираетесь помочь?
-- Прекрати истерику!
-- Истерику? -- расхохоталась Ирина. -- И перестаньте наменя орать!
-- Ты, главное, не волнуйсяю скорее всего, и не подтвердится.
-- Еще как подтвердится, -- шепнулаИрина.
-- С чего ты взяла?! -- Антон Сергеевич понял, что наговорил лишнего.
Иринаподставилаладошку под грудь, как бы взвесила:
-- Отрзать? Ха! Так я вам и далась!
-- Видывал я храбрых! -- констатировал доктор. -- А потом, когдапоздно -в ногах валяются.
-- Успокойтесь. Я валяться не стану. А над первым вашим предложением подумаю. Побрейтесь и ждите.
Антон машинально провел тылом ладони по и впрямь несколько колючей щеке, аИрина, наскоро натянув свитер, в охапку схватив лифчик, шубу, шапку, магнитофон -- вылетелаиз кабинета, из больничного здания, рванула, едваодолев напор хакаса, дверку Ыжигуленкаы, запустиламотор и взялас местатак, что машину аж развернуло.
Погналапо улицам набешеной -- в контексте -- скорости, тормозилас заносом, вызывалапоходя предынфарктные состояния у встречных и попутных водителей, проносилась то под кирпич, то под красный, покавдруг -- вырвало из рук баранку -- не удариламашину задком об угол бетонного забораю
Спряталав ладони лицо. Посидела, приходя в себя. Выбралась наружу -осмотреть повреждения. Потрогаласмятое крыло, непонятно зачем подобрала, датут же и бросила, пластмассовые осколки фонарика.
Вернулась заруль и уже спокойненько тронулась с места.
Театральная вахтершакивнулаИрине как знакомой, и тапошлапыльными закулисными коридорами-переходами, поднялась в звукобудочку. Запультом сидел тощий пятидесятилетний бородач в подпоясанном свитере с кожаными заплатами налоктях.
-- А, Ириша! Привет. Заходи, -- обернулся намгновенье и сновауставился сквозь двойное звуконепроницаемое стекло в зал, надальнем конце которого, насцене, репетировали ЫДаму с камелиямиы.
Душераздирающую сцену Маргариты Готье с отцом сожителя прервал вскочивший наподмостки режиссер, стал объяснять, показывать.
-- Музыку, Толя! -- заорал вдруг истошно. -- Дай этим бесчувственным ослам музыку!
-- Чувственный осел, -- буркнул бородач и нажал накнопку. В зал понеслась трогательная темаиз ЫТравиатыы. -- Что с тобой? -- глянул, наконец, наИрину внимательнее.
-- Я, Толенька, уезжаю.
-- Куда? когда?
-- Насовсем.
-- Стоп, стоп! -- донесся голос со сцены. -- Толя, дай сначала!
Толя включил перемотку, скрипки завизжали быстро и наоборот.
-- Холодно здесь, -- поежилась Ирина. -- Ветер. Наюг, наюг, наюгю
-- А и правильно, -- отозвался Толя, пустив скрипочки. -- С твоими даннымию Это мы прибываем сюдаю наконечную. А тебею Благословляюю -- и сделал соответствующий жест.
-- Почемую наконечную?
-- Блестящий выпускник Ленинградской консерватории, -- продемонстрировал Толя себя. -- Автор симфонии ЫСлово о полку Игоревеы. Помнишь, у Чехова? Жизнь человеческая подобнацветку, пышно произрастающему в поле. Пришел козел, съел -- и нет цветка.
Иринавстала, пошла. Но задержалась в дверях:
-- Послушай, Толя. Анатолий Ивановичю
Тот обернулся.
-- Я тебе что, совсем не нравлюсь?
-- Ты?
-- Почему ты ни разу не попытался переспать со мною? Я ж тебе чуть не нашею вешалась.
-- Ирочка, деточка!.. -- состроил Анатолий Иванович мину уж-жасных внутренних мучений. -- Я старый больной человек. Неудачник. Живу в общаге. Бегаю утром по крыше -- чтобы аборигенки не смеялись. А сегодня, -- развел руками, -- дует хакас.
-- Я не жениться зову -- в постель. Впрочем, конечно: ты благороден. Ты в ответе завсех, кого приручил. Потому, наверное, и недоприручаешь. Или, может, тебе уже нечем? Возрастные изменения?