-- О-го! -- выразил Толя восхищение. -- Злая! И не подумал бы!
-- Я не злая! Я красивая! Я самая красивая в этом городе! Не так? И самая девственная! Смешно?
-- Толя, Толя! ты чего, оглох?! -- неслось истеричное режиссерово из зала. -- Стоп! выруби!
Анатолий Иванович, буркнув под нос:
-- Мейерхольд! -- остановил скрипочки.
Режиссер сноваполез насцену: показывать. Покрикивал, помахивал рукамию
-- Так ты еще и девственница? -- полуспросил-полуконстатировал Анатолий Иванович. -- Как интересно! Или этою метафорически?
-- Фактически! -- выкрикнулаИрина. -- Тьфу! шут гороховый! -- и побежалавон.
Возле машины ждал-перетаптывался квадратный парень.
-- Опять? -- спросилаИрина.
-- Чо ты тут делала?
-- А что, Васечка, нельзя?
-- Он у меня допрыгается, твой ленинградец.
-- Эх, был бы мой! Убьешь?
-- А мне не страшно: я уже там побывал.
-- Может, лучше меня убей?..
-- Не-а. Натебе я женюсь.
-- Точно знаешь?
-- Точно.
-- Ну и славаБогу.
-- Где тачку-то раскурочила? Сколько тебе говорили: не можешь -- не гоняй. Крылышко отрихтуем, авот фонарью
-- А ты б, когдаучил, меньше лапал, -- я б, может, уже и моглаю Ладно, инструктор, садись! Садись заруль и вези кудахочешью
-- В смысле? -- недопонял Васечка.
-- В том самом, -- вздохнулаИрина.
-- Ну ты даешь!
-- Ага, -- кивнулаи занялапассажирское сиденье.
ЫЖигуленокы взвыл, вильнул задом, рванул заугол.
Белые лебеди с гнутыми роскошными шеями плавали под полной луною, отражаясь от глади прудау подножья таинственного замка.
-- Уйди, Васечка. Мне надо одеться, -- сказала, не открывая глаз, лежащая наспине Ирина.
-- Ты чо, не останешься?
Ириначуть качнулаголовою.
-- Чо ж я мать тогдаотправлял?
Помолчали.
-- Ладно, я терпеливый, понимаю, -- татуированный Васечкавстал, собрал одежду, скрылся заситцевой занавескою, отделяющей альков от горницы.
Иринаселанапостели.
-- Вот я и женщина, -- выдохнулаедваслышно. Отвернулалоскутное одеяло, посмотреланарасплывающееся по простыне кровавое пятнышко. -- Фу, гадость. -Помялаладошкою грудь, ту самую, в которой Антон Сергеевич, кажется, обнаружил опухоль.
ПодружкаТамарка, одноклассница, девицапрыщавая и вообще некрасивая, работаланаместной междугородной, в беленом толстостенном полуподвальчике старого, прошлого векаеще, купеческого дома. Иринаподошлас задворок, прильнулак стеклу, присев накорточки -- тамаркинасмена! -- и постучала.
Тамаркаобернулась, узналаподругу, обрадовалась, отперлачерный ход.
-- Случилось чо?
-- Заметно?
-- Ничо не заметно.
-- А чо спрашиваешь? -- и Иринаповесиладолгую паузу. -- Ладно, Тамарка, беги.
-- Ага. Постой, ачо приходила?
-- Завтразаскочу, завтра, -- и Иринаисчезла.
Тамаркастояла, недоумевающая, встревоженная, ав зальчике бухало, внушительно и невнятно:
-- Астрахань, Астрахань! Пройдите во вторую кабину. Пройдите во вторую кабину.
ПокаИринаотпиралаи открывалаворота, пес прыгал вокруг, пытаясь лизнуть в лицо, повизгивал восторженно.
-- Хватит, Пиратка, хватитю Н вот, -- порылась в кармане, бросиласигарету. -- Наркоман!
Пират поймал лакомство налету, отнес подальше, чтобы никто не отнял, принялся лизать, жевать табак.
Ириназавеламашину во двор, вошлав сени, едване опрокинув фанерный лист с замороженными пельменями, проломилаковшиком лед, глотнулаводы.
В доме стоял храп и несло сивухой. Иринабрезгливо скосилась накомнатку, где спал зять. Сестрадемонстративно не поднялаголовы от стопки тетрадок.
-- Полунощничаешь? -- бросилаИринакак можно нейтральнее, проходя к себе. -- Твой опять нажрался?
-- Сама-то где шляешься?
-- Так, -- пожалаИринаплечами и скрылась задверью, повалилась, не сняв пальто, накровать, обернулась к стенке, накоторой висел немецкий трофейный гобелен: шестеркабелых лошадей несет во весь опор карету -- роскошная дамав окошке -- ашевалье аla д'Артаньян навороном скакуне пытается догнатью
В дверь постучали. Иринавскочила, принялась раздеваться со всею возможной беспечностью:
-- Войди!
-- Доктор твой приходил. Часадвадожидал.
Иринавнимательно глянуланасестру: знает -- не знает, сказал доктор -- не сказал? Поняла: знает.
-- Подтвердилось?
-- Вот, -- сестрадосталаиз карманалабораторное стеклышко.
-- Убери, -- заоралаИрина. -- Не хочу видеть!
-- Он тебя завтрас десяти ждет.
Иринавзглянуланадве фотографии набольшом, накрытом салфеткою ришелье домодельном буфете: отцаи матери: обе -- в траурных рамках, перед обеими -вазочки с искусственными гвоздиками.
-- Алька! Сколько раз маме операцию делали? И сколько онапрожила? Как ее всю измучили, изуродовали. Рентген, химияю А толку? Самарассказывала, что из их палаты ни однадольше трех лет не протянула. Ни-од-на!
-- Ей тогдабольше сорокабылою
-- Акселерация, -- грустно улыбнулась Ирина. -- А сколько папе делали переливаний, костный мозг пересаживалию Судьба, Алька, судьба! Наследственностью
-- Это, -- сестрасуеверно умолчаланазвание болезни, -- по наследству не передается.
-- Доктор сказал? -- в иронии Ирины скользнуло пренебрежение к медицине.
-- Но бороться-то все равно надо! Обязательно бороться! Помнишь про лягушку в молоке?
-- Ты, Алька, как масло сбивать, ученикам рассказывай. А я уже взрослая.
-- Дая ж тебяю
-- Знаю-знаю. Выкормила. Ты мне как мать. Я тебе по гроб. Все, все, хватит! Спать хочу! Слышишь? уйди! хочу спать!
Алевтинанамгновенье застылав обиде и вышла, привалилась к изнанке двери, заплакала:
-- Все гордые: умирают, умирают!.. A я -- дом тащи!
Иринаже водилапальчиком по гобелену и шептала:
-- Ведь вы меня вывезете снова, правда? Вывезете, а?.. 03.11.90 К утру хакас стих. Повалил мягкий, крупный снег. Иринаупихивалав багажник последние сумки. Пират носился возле.
-- Ну-ну, Пиратка, -- потрепалаИринасобаку. -- Вот тебе, сухой паек, -полезлав карман, досталанепочатую пачку, распечатала, аккуратненько разложиласигареты в будке. Пошлав дом.
Прощально-внимательно огляделась. Взялас комодаотцовскую фотографию, спряталав сумочку. Сорвалалисток с календаря, написаланаискосок: пианино можешь продать. Уезжаю наюг. Ира. Совсем было собралась выйти, но вернулась с порога, сняласо стены гобелен с каретою.
Возле автомобиля стоял мрачный, похмельный зять.
-- Раненько, -- сказалаИрина.
-- Молодая -- учить-то! Кудазагрузилась? -- кивнул назаднее сиденье, набарахло.
-- Развеяться. Погреться. Наюг.
-- В ноябре?
-- В ноябре, -- ответилаи уселась в машину.
Зять стал перед капотом твердо, как памятник большевику.
Иринавысунулась:
-- Отвали!
-- Тачку оставь и ехай кудахочешь. Наюг онасобралась. Разобьешь аппарат.
-- Машинамоя! -- крикнулаИрина, едване плача. -- Мне ее папаоставил.
-- Ага, твоя! Мы наей весь огород тащим, весь дом! А ну выходи!
Иринащелкнулашпеньком-замочком, включилапередачу.
-- Не выпущу, -- сказал зять и еще глубже врос в землю.
Иринасжалазубы, прижмурилась и потихоньку отпустиласцепление. Зятя ткнуло капотом. Иринапритормозила. Родственник накарачках выполз из-под машины, поднялся, забарабанил по крыше. Иринаударилапо газу, оставилапозади зятя, орущего набегу:
-- Эй! фонарь-то где разъ..ла?..
КогдаИринавыезжалаиз города, поневоле пришлось притормозить, чтоб выпустить с автостанционной площадки громоздкий ярко-красный ЫИкарусы: шофер заложил руль недостаточно круто и тыкался туда-сюда, загораживая дорогу.
Но Ирине наскучило ждать, и она, улучив мгновенье, заставилаЫжигуленкаы буквально выпрыгнуть из-под огромных автобусных колесю 03.11.90 -- 09.11.90 Долгого, с приключениями и встречами, поначалу -- зимнего -- пути: через пол-Сибири, через Урал и дальше: наюг, наюг, наюгю -- достало б, пожалуй, и нацелую повесть, но нас ждут нетерпеливо главные перипетии сюжета, потому длину одной только мелодии, нежной и печальной, той самой, что зазвучалаиз магнитолы, кудаИрина, разминувшись с ЫИкарусомы, вставилакассету, -- длину одной этой мелодии мы отмерим и нато, как затерянная, микроскопическая нафоне бесконечной тайги, ползла(Ирине казалось: летела) белая букашкапо белому же извилистому тракту; и нато, как у подножья изъеденной тысячелетиями каменной бабы сорвалась (Иринаменялаколесо) машинас домкратаи содралакожу с наманикюренного пальчика: горе, в сущности, пустячное, но не из-занего одного, видать, кричалаИриназвериным криком, билабессильными кулачками в холодную, равнодушную грудь земли; и нато, как в ночном коридоре грязной транзитной гостинички разбудил ее, тяжело спящую надиване, уголовного виданемытый жлоб и точно, больно -- Иринаи самане ждалаот себя такой прыти -- получил по яйцам; и нато, как бросал жгучие взгляды -- через зеркальце, под которым покачивался Микки-Маус, -- красавец-майор, алампочки наприборной доске не горели, ибо тащили Ыжигуленкаы не полстас небольшим собственных его лошадей, аполтыщи танковых, натросе, асзади-спереди гудели, ревели, чадили, рыли траками снег остальные машины дивизии; и нато, как накрупном, перекресточном посту остановил гаишник, дернул наверх, в стакан, и, поизучав документы, сообщил: