-- Господи! Тамазик, -- выдохнулаИрина. -- Как же я тебя люблю. Больше жизнию 15.11.90 Они стояли наМтацминде.
-- Вон там, видишь? вон -- пустое место, рядом с канатной дорогою. Здесь станет новый храм. Первый новый храм в Тбилиси завосемьдесят лет. И если мне повезет, если я выиграю конкурсю
-- Ты победишь, Тамазик, -- влюбленно подхватилаИрина.
-- Если я выиграю конкурс -- это будет мой храм.
-- Твой храм? -- раздумчиво протянулаженщина, словно легкий порыв переменившегося вдруг в направлении ветра, переменил и ее настроение. -- А чью, интересно, кровь прольешь ты в фундаментю своего храма? 25.11.90 Сценарий и режиссурацерковного венчания придуманы давно и не нами -- стоит ли дилетантскими ремарками описывать то, что тысячу раз видано каждым: не в натуре, так по телевизору или в кино, a не видано, так читано? Заметим разве, что народу собралось не так уж мало, хоть и не битком, что и НатэлаСерапионовна, и Реваз Ираклиевич держались с большим достоинством, апо отношению к невестке с некоторою даже приветливостью (чуть, может, надменной); что Иринабылабледнаи умопомрачительно хорошав платье модерн прабабушки Тамаза; что зажгли много свечей и выключили электрические люстрыю И еще: не рискнем умолчать (даже приведем его дословно) о коротеньком, шепотом, диалоге, случившемся прямо перед аналоем, замгновенье до собственно венчанья:
-- А можно ли, Тамазик? ведь я некрещеная. Я пелав церковном хоре, a самаю
-- Некрещеная? -- обеспокоился Тамаз. -- Что ж раньше молчала? -- но, поведя быстрым смышленым взглядом вокруг и не рискнув даже представить, что заскандал разразится, огласи он вдруг свежую новость, шепнул: -- Ничего. Не важно. В конце концов, все это ритуал, не больше. Бог простит.
Службашлапо-грузински. По-грузински же Иринаответилаи свое да -- с подсказки Тамаза.
Может быть, из-завеликолепия квартиры родителей Тамаза, которое не могло не подавить Ирину (дау нее, скажем прямо, были и прочие причины для неважного настроения), и гости, и хозяева: кто в шумной суете заканчивая последние приготовления к застолью, кто -- степенно беседуя-покуривая в его ожидании, -показались ей собравшимися скорее напохороны, и взгляды, которые она, виновницаторжества, насебе ловила, были (или воображались ей) полными столь скорбного сочувствия, что она(Тамаз, как назло, решал неотложные какие-то проблемы с вином) не выдержала, скрылась в ванной, где, пристально вглядываясь в отражение, пыталась угадать знак смерти, столь поразивший гостей, и молодую долго, наверное, разыскивали, прежде чем разыскали, наконец, и усадили в середину столарядом с молодымю
Уже стемнело, играли хрусталем люстры, и Иринаувиделароскошный этот пир как бы извне: словно картину в раме, словно сквозь уличное, без переплета, не пропускающее звукаокно, -- и медленно отлеталадальше и дальше под давнюю музыку пицундских прогулок, покаокно не уменьшилось до неразличимости с другими светящимися тбилисскими окнамию 29.11.90 Наместе будущего храмарыл канаву бульдозер, оживленно копошились строители; неподалеку, через складку между холмами, весело играя под утренним солнцем, ползали вверх-вниз яркие вагончики канатной дороги.
Тамаз горячился, кричал налысого человечкас усиками под Микояна, прораба, что ли:
-- Какой ресторан?! Какой может быть ресторан?!
-- Итальянский, -- хладнокровно отвечал что ли прораб.
-- Я тебе уже объяснял: у нас национальная программа! Храм! Возрождение! Ты грузин или не грузин?! Ты, спрашиваю, грузин?! -- тыкал Тамаз указательным в грудь лысого.
-- А чего ты наменя орешь? Т, что ли, землю выделил? Мое вообще дело маленькоею
-- А у нас у каждого -- дело маленькое. Потому мы все и в дерьме!..
юИ вдруг перетянутая струнанесущего тросас глухим стуком -- чеховская бадья в шахту -- лопнула. Двавагончика, как раз поравнявшиеся во встречном движении, ухнули, смялись, ударясь друг о другаи об огромный валун, перевернулись раз-другой -- из одного при перевороте вылетело, откатилось надесяток метров тело женщины в желтом иринином плаще -- и замерли искореженной грудой металла, наткнувшись накаменное препятствие. А туда, вниз, к ним, катил кубарем верхний, переполненный, только-только отошедший от конечной.
Тамаз смотрел завсем этим несколько ошарашенно, покавдруг безумная мысль не посетилаего. Сорвавшись с местакак скаженный, через овраг, через какую-то свалку, обдирая одежду и кожу, ринулся он к месту катастрофы.
Завыли сиренами милицейские машины и Ыскорыеы, подкатив и к верхней площадке, и к нижней. Люди в халатах, в формах, в штатском -- одни сыпались вниз, другие -- карабкались наверх. А Тамаз: измазанный, запыхавшийся, в крови, -- надвигался с фланга.
Милицейские все же опередили, стали заслоном. Тамаз пробивался сквозь них, бешеный, кричал:
-- Пустите! Там моя жена! Слышите?!
И прорвался.
Грудатрупов и умирающих привлеклаего внимание -- и то смазанное, поверхностное, -- после того только, как он убедился, что таженщина -- вовсе не Ирина. Даи странно: как он мог перепутать? -- сходство, если и существовало -- самое поверхностное, отдаленное.
Псевдоиринабыланепоправимо мертва, хотя внешне в ней ничего, кажется, не нарушилось: разве головавывернутакак-то не вполне естественно.
Тут уже суетились люди с носилками, вязко плыли стоны, летели короткие распоряжения. Тамазанесколько раз отталкивали с дороги: он всем мешал. Ноги были как ватные. Следовало собраться с силами.
Архитектор, тяжело дыша, опустился наземлю.
-- Что с вами? -- развернул его кто-то в белом. -- Ранены?
-- А? -- дико спросил Тамаз. -- Нетю нет, извинитею Яю Я проходил мимою Вот она, -- кивнул заспину, -- кровь в основании храмаю
-- Что? -- не понял медик.
-- Извините, -- ответил Тамаз, встал, побрел прочь, потом свернул, принялся карабкаться наверх.
По мере того, как утихало нервное потрясение, возвращалась тревога, придавалаэнергии несколько, может быть, даже неестественной. Выбравшись наулицу, Тамаз бросился к автомату. В карманах не оказалось двушки, но это было не так существенно: главное, чтоб натом конце проводасняли трубку.
Сигналы, однако, летели в пустоту, и тревогаусилилась почти до только что испытанной. Тамаз выскочил из будки, буквально бросился под колесагрузовика.
-- Старик! -- крикнул водителю. -- Срочно! Женаумирает!
Грузовик прыгал по тбилисским мостовым, Тамаз сидел рядом с шофером: побелевший, закусивший губу. Наконец, остановились возле мастерской.
Тамаз взлетел по лестнице. Придавил кнопку звонка, адругой рукою лихорадочно шарил в кармане, откапывая ключи. Справился с замком. Влетел в прихожую.
-- Это ты, Тамазик? -- легкий, нежный, светлый, как-то даже оскорбительный применительно к тамазову состоянию голосок донесся из ванной. -- Как кстатию иди сюдаю потри мне спинкую
Тамаз сбросил куртку прямо напол, разгладил ладонью лицо, вошел в ванную. Ирина, зажмурясь от удовольствия, нежилась, только что не мурлыкала, под одеялом теплой пены. Тамаз оперся об косяк и молчал.
Приоткрыв глаза, Иринавстревожилась:
-- Что с тобой, миленький?
-- Пустяки, -- ответил Тамаз. -- Упал. Н-ничего особенного, -- и, надев нагрязную, в крови, руку бело-розовую банную варежку, сильно провел по ирининой спине.
-- Тихо, сумасшедший! Обдерешь!..
-- Ах, ты боли боишься? -- сказал Тамаз с очень вдруг усилившимся акцентом. -- А моей боли ты не боишься?! Ты подумала, как я теперь буду жить один?! Умирать онасобралась! Как красиво! как романтично! Дазнаешь ли ты, что такое смерть?!
-- Чего бесишься? -- прикрикнулав тон Ирина. -- Может, я и не умру теперь вовсе. Может, любовь сильнее!
-- Еще как умрешь! Как миленькая! Страшно! По-настоящему! Любовь сильнее, -- передразнил. -- Начиталась сюсюканийю -- и, больно схватив Ирину заруку, выдернул ее из воды, вытолкал в комнату, бросил надиван -Иринаоставлялаклочья пены повсюду, словно Афродита.
-- Одевайся! -- стал швырять тряпки без разбора, кучею. -- Одевайся! Едем к врачу!